Они едут по узкой извилистой прибрежной трассе. Линда сидит, прижавшись к Томасу так, что ему приходится высвобождать руку, чтобы управлять машиной. Когда появляется возможность, он кладет руку ей на колено. Один раз он поднимает юбку, чтобы увидеть ее бедро. Потом его рука скользит под юбку. Она не отталкивает его.
Томас останавливается у заправочной станции, чтобы она могла позвонить в кафе. Она держится за нос, притворяясь, будто простудилась, пока Томас стоит рядом с будкой, стучит по стеклу и поет. «Помоги мне, Ронда. Помоги мне, Ронда». Когда они снова садятся в машину, Линда целует его так сильно и долго, что после этого он начинает хватать ртом воздух.
Когда они едут, заходящее солнце освещает деревья и старые дома у дороги, и некоторое время кажется, что мир радостно горит.
— Это лучший день в моей жизни, — говорит она.
— Правда?
Вода на болотах окрашивается в сверкающий розовый цвет. Томас сует руку под сиденье и вытаскивает бутылку чего-то похожего на виски.
— Что это? — спрашивает она.
— Выпить хочешь? Мы ведь празднуем.
В бутылке только половина. Возможно, есть вещи, которых она о Томасе не знает.
— Ты никогда не пила, — замечает он.
— Томас, мы можем где-нибудь остановиться? Я хочу тебе кое-что рассказать.
— Он занимался со мной сексом, — говорит она, быстро выдыхая.
Она ждет, пока откидной верх не накроет их, пока воздух не раздует его. Томас поставил машину на узкой полосе грунта у болота. От дороги их немного закрывает рощица деревьев, сверкающих и тающих в лучах заходящего солнца.
— Он изнасиловал тебя, — произнес Томас.
— Это не было изнасилованием.
Вот сейчас, думает Линда, Томасу лучше открыть дверь и выйти из машины, впустив внутрь холодный воздух. Ему нужно походить, собраться с мыслями, и, когда он снова садится в машину, она знает, что теперь между ними все будет по-другому.
— Часто?
— Пять раз.
Он откидывается на сиденье. У Линды немного кружится голова. Ей нужно поесть.
— Я так и знал, что было что-то такое, — спокойно говорит Томас.
— Ты знал? — Она чуть-чуть удивлена. И, возможно, слегка разочарована. Ее ужасную тайну все-таки разгадали.
— Я не знал наверняка. На самом деле, я некоторое время думал, что это мог быть твой отец.
— Мой отец ушел, когда мне было пять лет. Я рассказывала тебе.
— Я думал, что, возможно, ты врешь насчет того, когда он ушел. — Томас не осуждает ее. В его фразе чувствуется понимание: она была вынуждена так поступать.
— Это было ужасно?
— Это не было ужасно или не ужасно, — отвечает она осторожно. И через минуту добавляет: — Я полагаю, нам не стоит больше говорить об этом.
Он кивает. Какая польза от подробностей? От тех образов, которые стереть невозможно?
— Я люблю тебя, — произносит Томас.
Она качает головой. Эти слова не нужно было говорить сейчас. Она может теперь думать, что они сказаны из жалости.
— Я люблю тебя с того самого момента, когда ты вошла в класс.
Но она верит в то, что слова имеют большое значение, и у нее поднимается настроение.
— Иногда мне кажется, — добавляет он, — что мы были предназначены друг для друга.
— Я согласна, — быстро откликается она. И это правда. Она действительно с этим совершенно согласна.
От прилива чувств он поворачивается к ней.
— Ты уверена? — спрашивает он.
— Я уверена, — отвечает она.
Он отстраняется и внимательно смотрит на нее.
— Но он не заставлял тебя что-то делать, правда? — настаивает он. — Снимать с себя одежду?
Она отрицательно качает головой и понимает, что у Томаса тоже есть свои образы — самые худшие, какие он только может вообразить. То, что воображаешь, всегда хуже, чем это есть на самом деле.
Линда стягивает через голову свитер, чувствуя себя более обнаженной, чем если бы была совершенно голой. Она снимает юбку и слышит, как у Томаса перехватывает дыхание.
— Линда, — произносит он.
Осторожно, как можно прикасаться к скульптуре в галерее, Томас проводит кончиками пальцев от шеи Линды до бедер. Она тоже задерживает дыхание.
— Так лучше, — говорит она.
Они перебираются на заднее сиденье, чтобы не мешал руль. Снаружи по-прежнему зима, но внутри все — пар и горячее дыхание. Что-то вроде кокона. Мир как в тумане.
Линда думала, что наслаждение — это поцелуи, прикосновения, таинственная влага, которые она приносила с собой в трехэтажный дом. Но в этот день, в машине, она понимает наконец, что такое наслаждение: тело напрягается и взрывается, изливая себя.
Они лежат на заднем сиденье. Ноги пришлось согнуть и повернуть, чтобы можно было поместиться. Линде тепло под ним, но он теперь чувствует прохладу, тянется на переднее сиденье и накрывает спину своим пальто.
Он нежно убирает волосы с ее лица.
— Ты в порядке? — спрашивает он.
— Все по-новому, — говорит она. — Все.
— Мы будет вместе всегда, — говорит Томас.
— Да.
— Ничто не сможет разлучить нас.
— Да.
— Тебе понравилось? Заниматься любовью?
— Мне понравилось.
— Тебе было страшно?
— Немного.
Томас достает с переднего сиденья бутылку виски и приподнимается, чтобы сделать глоток.
— Хочешь? — предлагает он.
Если она колеблется, то лишь секунду, самое большее две.
— Что это?
