Отворилась дверь, и из задней комнаты, шатаясь, проследовала в туалет маленькая фигурка в махровом халате и чалме, устроенной из полотенца.
– Он действительно болен, – зафиксировал Кулибин.
– Почему же вы сомневались? – удивился я.
Кулибин махнул рукой.
– А! Я сейчас во всем сомневаюсь!
– Рассказывайте, пожалуйста, – предложил я.
– Если можно, – попросил Юрий Архипович, – два слова о себе.
– Я коммерсант, – начал Иван Никитич. – Я работаю в крупной риэлтерской фирме с солидной репутацией.
Он протянул нам визитные карточки. Там было написано, что И. Н. Кулибин работает в этой фирме генеральным директором.
– Вы просто наемный директор, – уточнил Юрий Архипович, – или являетесь ее совладельцем?
– У меня контрольный пакет акций, – почему-то вздохнул Кулибин.
– Понятно. Дальше, пожалуйста.
Внезапно Иван Никитич заговорил легко, без натуги, без кашля и кряхтения. Словно прорвалась плотина, сдерживавшая речь.
– Я плохо воспитывал своего сына. По правде сказать, я его совсем не воспитывал. Он рос вольно, как трава. У меня абсолютно не было времени. Мы только начинали… У нас не было ни гарантий, ни тыла, ни связей. Только инициатива. И ни с чем не сравнимый коммерческий азарт. Этот коммерческий азарт будет посильней спортивного. Каждый заработанный рубль был как этап в эстафетной гонке. Но в любую минуту мы могли оказаться на нуле или хуже того – в минусе. Мы жили этой работой 24 часа в сутки. Курсы валют, акции строительных компаний, банковская политика, надежность-ненадежность тех или иных банков, вы- платы-невыплаты зарплат в тех или иных регионах, российское и региональное законотворчество, внутренняя и внешняя политика, наконец, собственная безопасность – от всего этого разламывалась голова. В ней не оставалось места ни для чего другого.
– В таком случае воспитанием занимается мать, – резонно заметил Юрий Архипович.
– В том-то и дело, что она была неспособна…
– Слабый характер?
– Нет. Безмерная, какая-то нечеловеческая любовь к сыну. Родительское воспитание состоит из двух частей: уход и собственно воспитание. Все душевные и материальные силы отдавались уходу. На воспитание ресурсов не оставалось. Она не могла сделать ему замечание, не могла ни в чем отказать. Значит, так: лишение себя самого необходимого ради исполнения прихоти сына стало нормой. В особенности после того, как мы расстались.
– Вы расстались по вашей вине? – спросил Юрий Архипович.
– Да, я женился на своей сотруднице.
– На секретарше и – по необходимости? – уточнил Юрий Архипович.
Кулибин поморщился:
– Как вы, право, все упрощенно представляете. Нет, это – бухгалтер нашей фирмы. Теперь – главный бухгалтер. Мы вместе начинали. Это не только моя женщина. Это мой друг и соратник.
Последние слова Иван Никитич произнес с вызовом, и я с тревогой заметил, что он покраснел. Я ринулся на кухню, и через несколько секунд он пил минеральную воду, а я его довольно неуклюже успокаивал:
– Юрий Архипович ни в коем случае не хотел обидеть вашу жену, просто он много лет проработал в милиции, всякого повидал, у него сложились стереотипы…
Я думаю, не столько смысл, сколько дружелюбный тон моих слов успокоил его. И он продолжил.
– У меня было чувство вины перед сыном, чем он и пользовался. Я частенько выручал его изо всяких передряг. Не только деньгами, но и связями… Да ладно, какие теперь счеты!
– Сколько лет было вашему сыну? – спросил я.
– Двадцать восемь.
«Все мы одного примерно возраста – дети перестройки», – подумал я. И спросил Ивана Никитича:
– Фотография сына у вас имеется?
– Да, конечно. Вот последняя. Я сам снимал два месяца назад, в день его рождения.
С этими словами он вынул из внутреннего кармана фотографию и протянул мне.
Снимок был сделан явно цифровой камерой и отпечатан на компьютере, поэтому изображенный на карточке человек выглядел, как живой. Как живой смотрел на меня громила, который месяц назад кошмарил меня на Московской окружной дороге, вымогая деньги, и был вчера убит на глазах незадачливого Юку Тамма.
Слаб, слаб человек, и я слаб в первую очередь, потому что сразу ощутил какое-то мстительное чувство. Недостойное мстительное чувство. Я не мог оторвать взгляда от фотокарточки. Эти пронзительные глаза. Энергичный рот. «Мужик, пятьсот долларов – небольшие деньги. Не упирайся, мужик! Я пока папе не говорю. Папа узнает – выставит тебя на серьезные бабки! Квартиру продашь – это однозначно».
Вот он, папа. И что?
Что-то, должно быть, отразилось на моем лице, потому что Иван Никитич спросил:
– Вы с ним встречались?
Я кивнул.
– На… на Кольцевой дороге?
Я опять кивнул.
И (некстати, некстати) не удержался от сарказма:
– На большой дороге.
– Я знал, знал, – опять заскрипел-закашлял Иван Никитич. – Он обещал, что прекратит это… завяжет… Вдруг его осенило. – Я вам возмещу. Сейчас же. Пожалуйста. Сколько? – Он достал из пиджака бумажник.
– Уберите, не надо. Я выкрутился тогда. Я ничего не заплатил.
Наступила пауза. Иван Кулибин сосредоточенно думал, медленно убирая бумажник во внутренний карман пиджака.
– Но я же не знаю, что вы тогда не заплатили!
– Я вам сообщил, теперь знаете.
– Но вы же могли не говорить!
– Но я сказал.
– Зачем?
Я уже успокоился, ситуация стала меня даже забавлять. Хотя какие могут быть забавы перед лицом чьей бы то ни было смерти!
– А зачем врать? Врать дурно. Тем более что вы – наш клиент.
– И вы своих клиентов вообще, что ли, не обманываете?
Мы с Архипычем развели руками:
– Зачем?
Кулибин, казалось, забыл о трагедии, которая привела его к нам:
– Как же вы делаете свой бизнес?
– Да так…
Он встрепенулся, внимательно и как-то недоверчиво осмотрел каждого из нас и неожиданно произнес:
– Кажется, я правильно сделал, что пришел к вам.
Мы не возражали.
Девочка на батуте
