у дома лежала циновка красивой выделки. Я дернул ручку звонка, появился человек, который знал меня и впустил, и я был отведен к хозяину, находившемуся в саду.
Я застал его в такой же одежде, как летом, только сшитой из более теплой материи. Седые волосы его ничем по обыкновению покрыты не были.
Он показался мне снова, как и прошлым летом, совершенно слившимся со своим окружением.
Работники мыли стволы плодовых деревьев водой и мылом. Видел я также людей на лестницах, срезавших с деревьев отмершие и лишние ветки. Когда я уходил прошлым летом, мой гостеприимец попросил меня сообщить о своем возвращении заранее, чтобы я застал его дома. Но он, видимо, не учитывал, что это окажется трудно, поскольку, как правило, я и сам не знаю, как могут измениться мои намерения в зависимости от погоды или других обстоятельств. Я, стало быть, не предупредил его и нагрянул на свой страх. Но, увидев меня, он обошелся со мной так же приветливо, как во время моего прошлогоднего пребывания в его доме.
Я сказал, что он сам виноват, что я так рано в этом году свалился ему на голову: он от души пригласил меня, и я, не удержавшись, явился сюда до того, как долины и тропы в горах очистятся настолько, чтобы я мог приступить там к своим занятиям.
— У нас хватает комнат, как вы знаете, — сказал он, — мы всегда рады гостям, а вы гость никоим образом не нежеланный, как я вам уже прошлым летом сказал.
Он хотел проводить меня в дом, но я заметил, что прошагал сегодня всего три часа, что еще полон сил и рад был бы остаться с ним в саду. Единственное, о чем я прошу, — это велеть отнести мои мешок и палку в мою комнату.
Он вынул из кармана серебряный колокольчик, который всегда носил с собой, и позвонил. Звук даже на воздухе получился очень пронзительный, и из дома вышла служанка. Хозяин поручил ей отнести мой мешок, который я успел снять с себя, и палку, которую я ей вручил, в мою комнату.
Я спросил о Густаве, спросил о рисовальщике в столярной мастерской, спросил даже о седом старике садовнике и его жене. Густав здоров, услыхал я в ответ, он совершенствуется умственно и физически. Сейчас он занимается в своем кабинете, и он будет, конечно, очень рад увидеть меня. У рисовальщика все по-прежнему, он очень старателен, а что касается садовника и его жены, то они уже много лет не меняются и нынче таковы же, какими я видел их прошлым летом. Наконец, я спросил о челяди, о садовых рабочих и работниках на хуторе. Все они благополучны, гласил ответ, со времени моего прошлогоднего визита никто не болел, да и никаких оснований для недовольства у работников не было.
После всяких общих слов, в частности, о состоянии дорог, по которым я пришел сюда, и об озими на полях, он снова перевел свое внимание на работу, пред ним делавшуюся, и я последовал его примеру. Когда-то, когда он рассказал мне, что у него принято мыть стволы, эта процедура представилась мне очень канительной. Но сейчас я увидел, что все это делается очень просто с помощью раздвижных стремянок и досок. Щетками на длинных палках легко можно было достать до самых высоких веток, а поскольку люди были убеждены в целесообразности этой меры, дело двигалось со скоростью, какой я не ожидал. И правда, глядя на вымытый и очищенный ствол, сверкающий гладкостью и чистотой рядом со своим еще заскорузлым и грязным соседом, я невольно думал, что у одного дела очень хороши, а у другого вид довольно унылый. Мне вспомнились гордые слова, сказанные мне моим гостеприимцем прошлым летом, — чтобы я только взглянул на ствол этой вишни: не напоминает ли его кора тонкий серый шелк. Она и впрямь была как шелк и, наверное, походила на него все более, потому что за ней каждый год так ухаживали.
Когда мы вскоре стали углубляться в сад, я увидел и другие работы. Подвязывались и приводились в порядок живые изгороди, под них укладывали терновый хворост для птичьих гнезд, подправляли подпорченные зимой дорожки, рыхлили землю под карликовыми деревьями, уже подрезанными, смотрели, держатся ли еще подпорки у слабейших из них или сгнили в земле. Завязывали развязавшиеся за зиму веревочки, перекапывали огород, приоткрывали и закрывали зимние грядки, чинили насосы, вбивали гвозди, наконец, чистили и укрепляли домики для птиц.
Я оставил моего гостеприимца, поскольку он был очень занят руководством работами, и пошел бродить по саду. Птиц прилетело уже изрядное количество, они шмыгали в голых ветках деревьев, и уже нет-нет да слышались щебет и шебуршение. Особенно приятно и звонко пели в окрестных полях взлетавшие жаворонки. Из-за отсутствия листьев на кустах и деревьях поилки и кормушки для птиц были везде заметнее, да и искал я их теперь больше, чем в первый свой приход, потому что уже знал о них. Я увидел множество коробочек для зерен, о которых мне рассказывал мой гостеприимец.
Осматривал я и ветки. Почки листьев и цветов уже сильно набухли и ждали часа, когда распустятся.
Я поднялся до высокой вишни и посмотрел поверх сада и поверх дома на горы. Надо всем разливался ясный, синий воздух. Этот прекрасный день, какие ранней весной выдаются еще довольно редко, и побудил моего гостеприимца затеять работы в саду. Под ясным воздухом земля расстилалась еще совсем голая. Я хотел сходить и к полям. Однако земля, утром, вероятно, еще замерзшая, теперь размякла и размокла, так что идти по ней было бы неприятно и грязно. Я поглядел на темные озими, на голые комья соседних с ними полей и стал спускаться.
Я пришел к садовнику и его жене. Мне не показалось, что они, как сказал мой гостеприимец, не изменились. Старик поседел, по-моему, еще больше. Его волосы уже не отличались от полотна. А жена не изменилась. Она была, видимо, из очень чистоплотной семьи, потому что держала дом в очень большой опрятности, а старика одевала донельзя аккуратно и строго. Он произвел на меня точно такое же впечатление, как в прошлом году: словно принадлежал к совсем другому сословию.
Когда я шел от теплицы к площадке для кормления птиц, мне встретился Густав. Он, вскрикнув, подбежал ко мне и поздоровался со мной.
Мальчик этот очень изменился за короткое время. Он стоял передо мной очень красивый, и на фоне сурового пейзажа, еще без листьев, без травы, еще без единого стебелька и цветка, пейзажа, состоявшего в соответствии со временем года лишь из бурой земли, бурых стволов и голых веток, он казался еще красивее. Такое я часто замечал при рисовании: животные, например, при лохматой голове кажутся еще более блестящими, а нежные детские личики, когда они окаймлены мехом, делаются еще нежнее. На щеках его играл легкий румянец, на лоб падали густые каштановые волосы, а большие черные глаза были как у девушки. В них, хотя он был очень весел, таилась какая-то грусть.
Мы пошли к площадке, где хлопотал его приемный отец. По дороге я рассказал ему о своих родственниках — о матери, об отце, о своей милой сестре. Рассказал я ему и о городе — как там живут, какие в нем есть развлечения, какие неприятные стороны и как я провожу там время. Он сказал мне, что уже приступил к естествознанию, что отец показывает ему опыты и что этот предмет ему нравится.
Мы пробыли некоторое время возле его приемного отца. Густав все мне показывал, обращая мое внимание то на одну, то на другую перемену, происшедшую с прошлого моего прихода.
Обед соединил нас в доме.
Сидя за едой напротив своего старого гостеприимца, я вдруг заметил, какие у него прекрасные зубы. Очень частые, белые, маленькие, поблескивающие эмалью, без единого изъяна. На щеках его от долгого пребывания на свежем воздухе был здоровый румянец, только волосы его, показалось мне, стали, как и у садовника, еще белее.
После обеда я удалился в свою комнату. Она была очень приятно устроена, и в печи горел согревающий огонь.
Пополудни мы пошли в столярную мастерскую. Ойстах, шагнув мне навстречу, поздоровался со мной очень весело, и я ответил на его приветствие самым сердечным образом. Другие рабочие тоже дали понять, что они меня узнали. Сначала я все осмотрел мельком и в общих чертах. Знакомый мне прекрасный стол продвинулся очень сильно, но далеко еще не был готов. Снова было сделано несколько приобретений. Мне показали их, объясняя, что может из них получиться. Сделаны были и планы новых самостоятельных работ, и передо мной накоротке разложили наброски к ним. Я попросил у Ойстаха позволения посетить его раз- другой за время своего пребывания здесь. Он разрешил мне это очень охотно.
Затем, несмотря на весьма скверные дороги, мы совершили далекую прогулку. Когда я упомянул о том, что уже заметил в саду птиц, мой гостеприимец сказал:
— Пробудь вы у нас подольше, вы узнали бы теперь всю историю жизни этих пернатых. Зимовавшие здесь уже взбадриваются, улетавшие постепенно возвращаются, их встречают криком. Они набрасываются
