сторону. Это была Сусанна. Я продолжал идти своим путем как ни в чем не бывало, но, подойдя поближе, взглянул на нее и обомлел: передо мной и впрямь была принцесса. Нежный и благородный овал лица, лучистые карие глаза, строгий рисунок рта, поступь легкая и свободная. Я приподнял шляпу в знак приветствия, она, прямо глядя мне в глаза, слегка наклонила голову, и мы разошлись. Дойдя до проселочной дороги, я увидел ее коляску, стоявшую в ожидании на обочине. В упряжке были те же гнедые, которые умчали ее в тот раз, когда она у меня из-за спины смотрела на мой эскиз. А желтый нанковый граф, видимо, и был граф Штернберг.
Вечером я не сказал господину Родереру, что утром видел его дочь. Он тоже ни словом не обмолвился об этой встрече.
Вскоре я опять увидел ее на той же дороге, а потом еще и еще.
Теперь я ходил гулять только сюда. Я стал встречать ее очень часто, а потом и ежедневно.
Едва лишь первые проблески рассвета появлялись на небе, я вскакивал с постели и злился из-за того, что дни делались все короче и солнце всходило все позже. Как только становилось достаточно светло, я немедленно принимался за работу, чтобы выгадать время. Моя подзорная труба была привинчена к косяку окна, и стоило мне заметить коляску, двигающуюся на юг по правому берегу болота, я тотчас направлял на нее свою трубу, дабы убедиться, что в ее упряжку заложены те самые гнедые. Разглядев их, я тотчас бросал кисть и палитру и мчался по левому берегу болота в лес, чтобы встретить ее на просеке. Встреча наша происходила всегда одинаково. Мы медленно двигались навстречу друг другу, а поравнявшись, обменивались взглядом, причем я почтительно кланялся, неотрывно глядя в ее большие, горящие живым огнем глаза, а она приветливо отвечала мне наклоном головы, и каждый продолжал свой путь. Теперь я уже не возвращался домой проселком, на котором дожидалась ее коляска, а боковой тропкой добирался до дороги на своем берегу болота и по пей отправлялся домой.
Однажды коляски с гнедыми что-то очень долго не было видно на правом берегу болота. Она появилась на два часа позже обычного. Я тотчас бросил свои кисти и направился в лес. Мы встретились. Мне показалось, будто, увидев меня, она покраснела.
На следующий день коляска появилась на полтора часа раньше. Я сорвался с места, бросился в лес, мы встретились, и мне опять показалось, будто щеки ее зарделись.
С этого дня коляска приезжала всегда ровно в одиннадцать часов. Мы встречались, раскланивались, и ее глаза становились все прекраснее и лучистее.
Ни разу, ни единого разу Родерер не упомянул в разговоре о своей дочери. Молчал и я.
Наступил день святого Варфоломея. Утром в Люпфинге служили праздничную мессу, и коляска с гнедыми так и не появилась па правом берегу болота. Пробило три часа. День для меня тянулся невыносимо. Я собрался и отправился пешком по направлению к городу. Восточнее Люпфинга длинной полосой тянулся лес, с опушки которого были видны как на ладони долина реки, луга, поля и сады, окружавшие город. Оттуда можно было увидеть даже замок Фирнберг. Я решил выйти лесом на опушку, а затем, уже по дороге, двинуться в Люпфинг. Выйдя из лесу, я увидел удивительную картину. Весь луг, полого спускающийся к лесу, и даже отчасти окружающие поля, с которых уже свезли урожай, были уставлены балаганами, столами, кегельбанами, мишенями для стрельбы, качелями, подмостками для музыкантов, площадками для танцев и бог знает чем еще, а вверху развевались флаги, укрепленные на высоких мачтах, над пирующими за столами и снующими туда и сюда празднично разодетыми жителями Люпфинга, Киринга, Фирнберга, Цанста и прочих дальних и ближних мест. Я остановился, не в силах оторвать глаз от этого зрелища. Потом вынул альбом и решил сделать набросок открывшейся передо мной картины. Между лесом и лугом тянулась невысокая стена грубой кладки, вдоль которой со стороны, обращенной к лугу, шла дорога. Я принялся искать удобное местечко с моей стороны, то есть со стороны леса, где я мог бы положить альбом на камни стены и рисовать, оставаясь незамеченным. Такое местечко вскоре нашлось. У самой стены, в тени орешника, возвышался небольшой, поросший травкой бугорок, отчего стена здесь получалась немного ниже, так что, лежа под кустом, я мог прислонить альбом к выступу стены и сквозь выбоину в верхнем ряду кладки обозревать луг. Устроившись так, я принялся за работу, но не успел сделать и десятой части рисунка, как увидел па дороге по ту сторону стены группу людей, двигавшуюся по направлению ко мне. Впереди всех шел Родерер, ведя под руку пожилую даму с мягкими, тонкими, приятными чертами лица и большими карими глазами. Очевидно, то была Матильда, мать Сусанны. За ними следовала Сусанна с двумя барышнями, затем граф с черноволосым молодым человеком, что в тот раз стоял за моей спиной рядом с Сусанной, и еще несколько молодых людей. Остановившись прямо перед тем местом, оде я лежал, Родерер сказал:
— Отсюда хорошо видна вся ярмарка, и пожелай художник ее написать, ему не сыскать более удобного местечка. Наиболее яркое зрелище народные гулянья являют собой в Голландии.
— А вот и каменный трон для нашей королевы. Такие троны под открытым небом устраивали древние языческие племена для своих вождей, — сказал светловолосый граф, помогая Сусанне сесть на стену, там, где в верхнем ряду кладки находился плоский камень.
— А матушка королевы, как ее вассалка, должна, пожалуй, сидеть по левую руку от нее и немного ниже, — заявил Родерер, подводя Матильду к другому камню рядом с тем, на котором сидела Сусанна, но пониже.
Усевшись на него, Матильда сказала:
— Старость ищет, где пониже, потому что высоко ей уже не взлететь.
— Вассалы сидят еще ниже вассалок, — добавил Родерер, усаживаясь ниже своей супруги, вероятно, просто на отвалившийся от стены камень.
— Рыцарям же место у ног королевы, — заметил граф, опустившись на траву. Остальные мужчины последовали его примеру. Барышни тоже уселись где-то внизу, но, очевидно, все же на выступах стены.
Матильда сидела как раз передо мной; но мне виден был только ее затылок и часть шеи. Родерер и молодые люди были вне поля моего зрения, а девушки сидели так низко, что виднелись лишь тульи их шляпок. Сусанна находилась чуть справа, вполоборота ко мне и к своей матушке. А поскольку она сидела высоко, то и видна была вся.
Я попал в пренеприятное положение. Что мне было делать? Отползти назад, в кусты? Но вряд ли удалось бы сделать это бесшумно, и тогда взгляды всех обратились бы на меня. Музыка, доносившаяся сюда и без того весьма приглушенно, в этот момент вообще умолкла. Или просто встать и поклониться всем? Нет, ни за что! Вот раздастся музыка на площадке для танцев да еще заиграют оглушительный марш на стрельбище, я и удалюсь. Пока еще никто меня не приметил, потому что взгляды всех были прикованы к зрелищу народного гулянья.
Но музыка не раздавалась; зато звучный голос графа произнес:
— Уж коли вид этот, как вы, милостивый государь, изволили заметить, достоин быть запечатлен на полотне, как в Голландии, где такие празднества проходят весьма оживленно и где живописцы давно научились искусно их изображать, то не стоит ли послать за художником, что живет в трактире «У Люпфа», чтобы он сделал эскиз этого гулянья в красках, а позже написал бы и картину.
— Вряд ли он последует приглашению таких вертопрахов, как вы, — ответил Родерер.
— Да уж конечно, — возразил граф, — засел как сыч в своем гнезде.
— Он отдает все силы своему делу, — заметил Родерер.
— Вот-вот, построил бревенчатую крепость и объявил болото в осаде, — отпарировал граф.
— Почем знать, хватит ли ему уменья запечатлеть то пестрое кипенье жизни, которое мы здесь наблюдаем, — вставил черноволосый.
— Хватило бы или нет, этого я не знаю, — возразил граф, — но знаю, что такого глупца, как он, я еще не видал: сидит в своей избушке, как в болотной тине лягушки! Вряд ли это говорит о его одаренности. Правда, кто бездарен и глуп, только сам себе и люб, тут уж ничего не попишешь. Но если правда то, что я слышал, будто этот болван начал заглядываться на нашу красавицу Сусанну, то придется его проучить.
Не знаю, заметила ли меня Сусанна раньше или нет, но при этих словах она взглянула на меня. Взглянула один-единственный раз и тут же отвернулась, чтобы не выдать моего присутствия. Но как несказанно прекрасен был этот взгляд! Мои глаза горели безудержным гневом и безудержным обожанием. Ее ручка скользнула вниз по стене и, нащупав мою непокрытую голову — головной убор я снял и положил на траву, еще когда начал рисовать, — задержалась на волосах и легонько подтолкнула меня вниз.
