Эх, перенести бы тот день в сегодня! Мент запарился бы объясняться с начальством, на основании чего меня задержали, если сапоги подбросила чертова тетка, если деньги не мои, а я их нашла или (как вариант) мне их дала подержать какая-то валютная проститутка, которая сбежала, увидев ОБХСС. Да скорее всего я эти деньги просто «сбросила» бы тут же, на пол. А еще лучше – заперлась бы в кабинке с покупательницей и там все обстряпала. Как вариант – можно было сказать, что тетка вымогала у меня взятку (она же была одна, а у меня свидетельница Вика). И в конце концов можно было просто оттолкнуть тетку и сбежать…
Но тогда мы, как глупые овцы, уже два часа стояли посередине милицейского «приемника» и тужили, что попались. Менты ходили мимо, и никто нами не интересовался.
Самое смешное, что нас никто не стерег и мы запросто могли просто уйти. Но неопытность и советское воспитание вынуждали нас честно стоять и ждать наказания.
– Знаешь, Вика, мне кажется, им просто некогда нами заниматься. Давай обратим на себя внимание, а то тут до ночи проторчим.
Вика подмигнула и приготовилась к шоу.
Я отошла на середину помещения так, чтобы меня видел из окошечка дежурный, и, когда он поднял на меня глаза, вскрикнула и шикарно грохнулась в обморок. Нами тут же занялись, записали, где я учусь, чтобы сообщить в школу, сапоги отобрали и пообещали быстрое судебное разбирательство. Нас отпустили до суда.
Потом был суд. Молодость и безупречная репутация победили. Мне назначили штраф – пятьдесят рублей. А сапоги, наверное, забрала себе та мощная тетка.
Хотя ей бы больше пошли кирзовые…
Глава 4. Партийная организация и эротическая литература
С Татьяной нас объединил телефонный узел. По характерам и по социальному статусу мы были абсолютно разные.
Таня была из семьи номенклатурных работников. И мама, и папа работали в аппарате Центрального Комитета КПСС. В Танькиной голове с детства все лежало на своих полках. Поэтому наши «подвиги» воспринимались ею с недоумением, а порой и с порицанием.
Мы не спорили, выясняя, чей менталитет правильнее, просто дружили и много фантазировали о будущем. Таня была девочкой романтичной, сочиняла неплохие стихи, любила литературу идейного содержания – поэмы о расстрелянных комсомольцах и драматургию Виктора Розова.
Она была высока, стройна, мила лицом и спокойна. В отличие от нас с Настей, Викой и Оксаной. В нас все бурлило, наверное, это жизнь кипела.
А еще она была чуть снисходительна. Едва кто-нибудь из нас открывал рот, Татьяна с готовностью начинала хихикать, словно мы шуты гороховые. Это слегка напрягало, но на мелочи в детстве никто внимания не обращает. Хотя на самом деле все состоит из мелочей. И невнимание к ним рано или поздно может убить. Идею, бизнес, а может даже и… человека.
В доме у Татьяны всегда было здорово харчеваться. Пайки, которые родители получали на работе, благодарно улетали в наши прожорливые организмы. Какая разница, за коммунистов мы или против? Сервелат-то вкусный! А «Птичье молоко» просто тает от одного нашего взгляда. «Почистив» холодильник, наша компания приступала к «развратным действиям» – мы начинали просмотр иностранных журнальчиков с названиями «Штерн», «Пипл», «Пикчерс». На самом деле настоящей эротики в этих журналах не было. Но нам было достаточно снимка загорелого парня в обтягивающих трусах. Смотрели, затаив дыхание, молча – при таком спазме в горле тяжело говорить. Наш секс пока был только в журналах и в фантазиях.
Чаще всего я к Татьяне приходила одна. Больших компаний она боялась, чтобы не навлечь гнев родителей. Убраться из квартиры всегда нужно было как минимум за час до их прихода. Танюшка дико боялась маму с папой и никогда им ничего не рассказывала. На все был короткий ответ:
– Не поймут!
Хоть Татьяна и нагоняла жути, объективно ее родители были очень порядочными и честными людьми. Просто строгими. Но супервоспитанными и идейными. Настоящие марксисты, верные идеологии партии. Но Таньку они запугали конкретно. Она боялась всего – поздно возвращаться, получать тройки, знакомиться с мальчиками.
– Настоящий коммунист ни масон, ни сионист, – шутила Настя, и мы ржали, потому что понятия не имели, кто такие сионисты и тем более масоны.
– Если себя «под Ленина чистить, чтобы плыть в революцию дальше», можно в дурку отъехать! – комментировала я слова Маяковского под дружный смех нашей компании. Танька к нашим изречениям оставалась индифферентна.
Когда Соломон задал нам выучить программную тему «Партийная организация и партийная литература», я отказалась отвечать. Как ни разрывалось мое сердце от любви к педагогу, я не могла преодолеть себя выучить эту муть.
Соломон взял да и поставил мне воспитательную «пару». Это была единственная плохая отметка по литературе за всю учебу. Так в журнале и выстроились восемь пятерок и одна двойка.
Самое обидное, что и учитель понимал бредовость ситуации – можно было не педалировать изучение этой сложной для понимания темы. Но она была в программе литературы для старшеклассников. И отказ от изучения этой темы мог быть приравнен к антисоветскому демаршу.
Я упрямо отказывалась отвечать на заданную тему. Тогда Соломон остался со мной после уроков и прямо спросил:
– Почему?
Я ответила:
– Мне не интересно.
Тогда он сказал:
– Выучи. Я тебя прошу, – и сделал ударение на «я».
Я рассказала ему, как в первом классе нас, малышей, учительница заставляла после уроков часами стоять шеренгой друг за другом, и чтобы никто не шелохнулся. Если хоть один ученик шевелился, всех задерживали еще на полчаса – до полного подчинения. Мы боролись за звание «правофланговой звездочки». Наверное, это было почетно. Но непонятно и очень мучительно. Родители покорно ждали нас в вестибюле и почему-то не роптали.
А потом, уже в средних классах, нас заставляли собирать макулатуру и металлолом. И если кто-то не приносил – ставили тройку по поведению. Практически всю «счастливую школьную пору» мы заучивали речовки, лозунги, строевые песни, маршировали, делились на отряды. А у каждого отряда должна была быть своя речовка или девиз, например: отряд «Юность» с девизом «Сегодня орленок, а завтра орел, мы верная смена твоя, комсомол!» или «Миру – мир, войны не нужно, вот девиз отряда “Дружба”».
Наш любимый девиз был: «Миру – мир, войне – пиписька! Вот девиз отряда ”Сиська”».
Глубоко запала в душу оккультная метафорическая речовка отряда «Красные дьяволята». Дословно: «Мы, дьяволята двадцатого века, из черта сделаем человека».
Правда, иногда радовали пионерские костры. Видимо, их устраивали, чтобы отбить охоту у пионеров к самостоятельным поджогам. Костры горели красиво и романтично. Но ровно в десять часов нас загоняли – «спа-ть, спа-ть, по палатам, пионерам и вожа-тым». Мы, конечно, не спали, а грызли с голоду кисельные брикеты и хихикали. А вот пионервожатые точно спали, и скорее всего, друг с другом.
Но один раз мне повезло. Мои стремления быть «выше, лучше, веселее» оценил комитет дружины. Мне была присвоена грамота за исполнение патриотической песни со словами: «Господин Альенде! Товарищ президент! Вас мы уважаем, вам мы шлем привет!» Дружба советского народа со странами третьего мира должна была зримо присутствовать в наших сердцах. Позорную тройку за несобранную макулатуру я легко заменила достойной пятеркой, сделав доклад на тему: «Диктатор Сомоса, руки прочь от Никарагуа!» А вот письмо Луису Корвалану и Герою Социалистической Эфиопии Менгису Хайле Мариаму я так и не дописала.
