Решающим для биографа Кирова является не сопоставление источников, а такое вполне логичное соображение: «Вряд ли можно поверить, что именно Киров был той фигурой, которая могла стать, по мнению делегатов, антиподом Сталина на посту генсека. Масштаб не тот»31.
Это верно. Но если недовольные партийцы додумались совещаться по этому вопросу с Кировым, то им могло хватить ума взять власть самим. Киров был очевидно неспособен руководить самостоятельно, как Ленин, Сталин, Троцкий. Так же потом говорили соратники Сталина о Хрущеве, ставя его во главе партии. Хорош для «коллективного руководства». Для единоличного лидерства - «масштаб не тот».
По мнению В. Молотова, «Киров. теоретиком не был, и не претендовал… Отом, чтобы ему идейно разбить Троцкого, Зиновьева, Каменева, об этом и говорить нечего!»32. В случае смены лидера могло быть облегчено и возвращение к власти оппозиционных вождей, поскольку без соответствующей квалификации провинциальным руководителям трудно было бы управлять страной.
«Заговорщики» понимали, что шансов «прокатить» Сталина на выборах в ЦКнет. Делегаты не были к этому подготовлены, негласно договориться об этом с большинством было нереально - к Сталину поступит слишком много доносов. Надежда оставалась на выборы генсека членами ЦК. Отказ Кирова был важным аргументом в пользу того, чтобы подождать. Соотношение сил было неясным. Втом числе и Сталину. Он решил не искушать судьбу. Сталин не показал членам ЦКи Политбюро, что знает об их недовольстве, но пост генерального секретаря как бы сам собой исчезает из официальных документов. Никто не стал генсеком. Сталин - секретарь ЦК, первый среди равных. Теперь он опирался не на формальный статус, а на культ своей личности.
Верховых был членом счетной комиссии съезда, и вспоминает, что против Сталина было подано 123- 125 голосов. Комиссия Политбюро в 60-е годы проверила это заявление и установила, что количество бюллетеней на 166 меньше, чем количество мандатов. Кто-то из делегатов мог и не проголосовать, но для большевистской дисциплины 30-х гг. это не самое характерное поведение. Отсутствие 166 бюллетеней позволяет серьезно относиться к версии о фальсификации выборов. А. Кирилина предлагает считать, что нехватка бюллетеней объясняется «несобранностью, неразберихой, но никак не фальсификацией». Однако Сталин, судя по последующим событиям, в этом вопросе придерживался, скорее, иного мнения.
Именно кулуары съезда были тем местом, где сомнения каждого отдельного руководителя о несоответствии официальной пропаганды результатам пятилетки могли сложиться в общую картину. Пятилетка провалилась, и виноват в этом Сталин. Этот вывод сделала немалая часть коммунистических чиновников, ставших в этом отношении выразителями стихийного мнения общества.
Современные авторы А. Колпакиди и О. Прудникова утверждают, что «даже несфальсифицированные результаты голосования были сокрушительным поражением» оппозиции. «Даже в партийных верхах, где оппозиционные настроения были наиболее сильны, противники Сталина могли набрать всего лишь 25% голосов»33. Такой вывод непростительно поверхностен. Съезд партии 30-х годов - это не британский парламент. «Тертые калачи», осторожно обсуждавшие смещение Сталина, да еще и погоревшие на этом обсуждении (не с тем посоветовались, Киров доложил), вовсе не
собирались свергать Сталина голосованием на съезде. Съезд, тем более номенклатурный,- это масса людей, которые будут голосовать так, как скажет президиум. Поэтому следовало бороться за президиум, действуя аппаратными методами.
Иуж совсем неверным выглядит утверждение, будто оппозиционные настроения были наиболее сильны в партийных верхах. Тонны партийных документов вопиют о массовом недовольстве в первой половине 30-х годов буквально во всех слоях развороченного социального муравейника. Множество документов, пришедших «от низов», сочатся ненавистью к «вождям пролетариата». До партийной верхушки оппозиционные настроения доходили в последнюю очередь, но в тоталитарной системе именно это имеет политическое значение. Тем не менее следующий ход в этой игре сделал именно человек из низов.
Выстрел маленького человека
1 декабря 1934 года бывший партийный работник Л. Николаев проник в здание ленинградского Смольного. 3декабря на допросе Николаев рассказывал: «Я увидел, что навстречу мне по правой стороне коридора идет Сергей Миронович Киров на расстоянии от меня 15-20 шагов. Я, увидев Сергея Мироновича Кирова, остановился и отвернулся задом к нему, так, что, когда он прошел мимо, я смотрел ему вслед в спину. Пропустив Кирова от себя на 10-15 шагов, я заметил, что на большом расстоянии от нас никого нет. Тогда я пошел за Кировым вслед, постепенно нагоняя его. Когда Киров завернул налево к своему кабинету, расположение которого мне было хорошо известно, вся половина коридора была пуста - я подбежал шагов пять, вынув на бегу наган из кармана, навел дуло на голову Кирова и сделал один выстрел в затылок. Киров мгновенно упал лицом вниз»34.
Николаев уже несколько месяцев вынашивал планы убийства. 15 октября его задержали у квартиры Кирова, но Николаев убедительно объяснил свой визит: незаконно уволенный с работы партиец, он ходатайствовал о предоставлении ему какой-нибудь должности. Найденный у Николаева пистолет принадлежал ему законно со времен гражданской войны. Николаева отпустили. Первого декабря он пришел в Смольный для того, чтобы получить билет на собрание партийного актива, где должен был выступать Киров. Он ходил из кабинета в кабинет, но знакомые, которых у
него было немало по партийной работе, так и не выдали ему билета.
В этот день Киров не должен был присутствовать в Смольном, но он изменил свои планы и заехал ненадолго. Охранник Кирова Борисов немного отстал, перемолвившись с сослуживцем. Киров повернул за угол и услышал за спиной торопливые шагиБ
Узнав о выстреле, Сталин проговорил одно слово: «Шляпы!» Немедленно была сформирована комиссия из высших партийных руководителей, которая под строжайшей охраной выехала в Ленинград. Перед отъездом лидеры партии написали и оперативно приняли постановление Президиума Верховного Совета о борьбе с терроризмом. Дела о терактах теперь следовало вести ускоренным порядком. А. Кирилина считает: «Его авторами владело одно чувство - ярость»35. Добавим- и страх. Если открыт сезон охоты на вождей, то кто следующий? Пятого декабря, когда указ был доработан, было объявлено, что дела о терроризме будут слушаться без участия сторон и даже подсудимых. Как в гражданскую войну - некогда разбираться, надо уничтожить всех подозреваемых, чтобы истинный виновник не ушел.
Сталин допросил Николаева. Тот утверждал: «Все это я подготовил один, и в мои намерения никогда я никого не посвящал». На допросе 1 декабря убийца объяснил свои мотивы: «оторванность от партии… мое безработное положение и отсутствие материальной помощи со стороны партийных организаций». Николаев надеялся, что его выстрел может «стать политическим сигналом перед партией, чтоБ накопился багаж несправедливых отношений к живому человеку со стороны отдельных государственных лиц»36. Отдельных лиц, а не системы. ВСмольном поговаривали о романе между Кировым и женой Николаева. Всвоем дневнике он написал: «М., ты могла бы предупредить многое, но не захотела»37. Жена Николаева Мильда Драуле сразу же после убийства оказалась в руках НКВД, ее допрос начался через пятнадцать минут после выстрела38. Не к Мильде ли приезжал Киров в Смольный, не у себя ли в кабинете назначил он встречу?
Но основные мотивы, зафиксированные в дневнике,- все же социальные. Николаевым владело отчаяние. Ведь он был тем самым безработным, которых в СССР официально не было с 1930 года. Всвоем письме к Политбюро накануне покушения Николаев писал: «Для нас, рабочего люда, нет свободного доступа к жизни, к работе, к учебе… Везде, где я только желал через крити-
ку принести пользу дела… получал тупой отклик… Я прошу предоставить мне в первую очередь и в самом ближайшем времени санаторно-курортное лечение, но если нет этой возможности, то я должен бросить веру и надежду на спасение»39. Помогут - прощу все, даже роман хозяина Смольного с женой (если Николаев в него верил). Не помогут - убью. Из личных мотивов вытекали политические. Всвоем «Политическом завещании» («Мой ответ перед партией и отечеством»), он писал: «Как солдат революции, мне никакая смерть не страшна. Яна все теперь готов, а предупредить этого никто не в силах. Яведу подготовление подобно А. Желябову… Привет царю индустрии и войны Сталину…»40
Это был бунт доведенного до отчаяния маленького человека, вечного персонажа российской истории и литературы.
Но Николаев - человек из партийной среды. Он типичен и этим страшен. Таких, выброшенных на обочину неуравновешенных и обиженных людей - миллионы, это целый социальный слой, и каждый его
