бывает.
— Может это лекарь с поместья подбирается? Дядя Филя сказывал ухо держать востро!
— Давно спит на перине тот лекарь, ишь, птица большая! А Фильку ты больше слушай, он с пьяных глаз много чего наболтает.
— Может, пойти взглянуть, кабы чего не вышло?
— Кабы да кабы — во рту растут грибы. Коли не лень, поди, взгляни.
— Так ведь боязно.
— Боязно, так сиди здесь.
— А вдруг это взаправду лекарь? Люди говорят, он колдун! Пошли вместе глянем.
— Не, мне и тута хорошо. Плесни лучше водочки в туесок.
Послышалось бульканье, потом глотки с причмоком и плевок в сторону.
— Злая водка-то, а идет хорошо! Сам-то выпьешь с прохлады?
— Выпью, Пахом, коли позволишь.
— Пей, чего уж!
Опять послышалось бульканье, потом втягивание, только теперь с присвистом и плевок в сторону.
— И у меня пошла.
— А когда она не идет? — ленивым голосом спросил Пахом. — На то и водка, чтобы идти.
— А я, все-таки, схожу, взгляну, чего там хрустело. Мало ли что. Да и дядя Филя заругается.
— Коли так, сходи, худа от того не будет.
Парень встал, но пойти не успел. Невдалеке послышался негромкий стук копыт о мягкую землю.
— Кажись, последний гость едет, — сказал Пахом, тоже поднимаясь на ноги. — Барин говорил, что нынче боле дюжины не будет.
На дороге показалось темное пятно всадника на лошади.
— Есть тут кто? — спросил знакомый голос с характерной хрипотцой. Я его слышал в Завидово и даже припомнил имя, звали этого человека Аркадий Савельевич. Был он, кажется, соседским помещиком, гостившем у Трегубова.
«Съезжалися к ЗАГСу трамваи, здесь красная свадьба была!» — процитировал я про себя слова романса из пьесы Маяковского. Последний гость — это было хорошо, значит, когда мы захватим лодку, тревогу будет поднять некому.
— Все съехались? — спросил помещик, спешиваясь.
— Точно так, барин, вы остатний.
— Прими коня, — приказал Аркадий Савельевич парню, — да не забудь овса задать, а то смотри, я тебя!
— Как можно, мы, барин, завсегда, как должно!
— То-то!
Я, приподняв голову, увидел, как гость при поддержке Пахома сходит в лодку, садится на банку, после чего тут же раздались мерные шлепки весел о воду. А в крепости вновь заревел медведь.
Парень проводи лодку взглядом и, что-то бормоча себе под нос, повел лошадь к коновязи. Больше он на берегу не появлялся. Вместо него из темноты неслышно вышел кузнец со всем нашим арсеналом.
— А где Иван? — шепотом спросил я.
— Сторожа пристраивает, — ответил он, — скоро будет.
Действительно, еще до того, как лодка вернулась назад, подошел Иван.
— Чего узнал? — спросил он, вытирая нож пучком травы.
— Гостей, не считая хозяев, двенадцать человек. Последнего, что сейчас приехал, я встречал у Трегубова — его сосед, помещик. Здесь что-то вроде, — я замялся, не зная, какое подобрать слово, — в общем, устраивают кровавые забавы.
— Тихо! — предупредил Иван, первый услышав шлепки весел по воде. — Уйдите в тенек.
Мы с Тимофеем отошли к ближним кустам. Лодка причалила к мосткам, и Пахом вышел на берег.
— Отвел коня? — спросил он, подходя к сидящему на пеньке Ивану.
— А то! — ответил солдат, вставая ему навстречу.
Лодочник внезапно охнул, задергался, пытаясь оттолкнуть от себя солдата, но отшатнувшись назад, упал навзничь на землю. Послышался жуткий в тишине ночи хрип вместе с бульканьем. Только пил он в этот раз не водку…
Мы быстро сели в лодку и оттолкнулись от берега. Я налег на весла. Грести было тяжело, вместе с лопастями из воды поднимались лохмотья болотной флоры. Я подумал, что в таком овощном супе плыть было бы совершенно невозможно.
Когда мы приблизились к причалу, меня тихо окликнули:
— Никак, еще гости?
— А то, — ответил я ленивым голосом, стараясь подражать интонациям покойного Пахома.
— Барин говорил, больше никого не будет.
— Я знаю? — тем же тоном сказал я, причаливая к мосткам.
Иван с Тимофеем спокойно вышли из лодки и пошли на голос.
— Господи! Нечистые! — воскликнул страж ворот, охнул и замолчал навсегда.
— Давай скорее, — подогнал меня Иван, когда я выскочил на берег.
Мы осторожно вошли в ворота. Костер и факелы пылали по-прежнему, освещая все пространство двора пляшущим красным светом. Все зрелище и его участники были теперь как на ладони.
Гости в вынесенных из дома креслах сидели метрах в пяти от окруженной кованой решеткой арены. Внутри нее бесновался огромный медведь. Против него стоял с рогатиной наперевес крепкий мужик в одной разодранной, кровавой рубахе. Поодаль толпились слуги с длинными пиками и дубинками. Бой человека со зверем, судя по всему, был в полном разгаре, и ничего другое зрителей не интересовало.
— Я наверх, проверю часовых, — сказал Иван. — Ты, ваше благородие, лезь на сторожку и забей пушку, а ты, Тимофей, постой здесь в тенечке и бей по башке всякого, кто подойдет. Только без шума, а то они всей толпой нас разом успокоят.
Распределение обязанностей было вполне разумное, и я, не мешкая, полез на привратницкую по приставной лестнице. Иван взобрался на стену по другой, стационарной, и исчез между двумя рядами вертикальных бревен крепостной стены.
Площадка, на которой стояла небольшая медная мортира — орудие, напоминающее ступку на колесах — была пуста. На мое счастье, приставить к ней караульного хозяин не посчитал нужным.
Рядом с мортирой аккуратными горками лежали маленькие, чуть больше кулака, чугунные ядра, мешочки с картечью и отмеренными порциями пороха. Пушечка была предельно простой: с наклепанной мушкой и рожками для прицела на глухой задней части.
«Заклепать» ее было проще простого — следовало только вбить кол в отверстие, через который поджигается пороховой заряд. После такой диверсии выстрелить из нее будет невозможно.
