чудо, хоть и числился фантастом. Стас мечтал, чтобы деньги перестали разъединять людей, и однажды он взял Буквы в руки. Оскар тоже, пусть и случайно, подержал Буквы в руках, и теперь тело Странника покоится в ведомственном морге. Наконец, Дим-Димыч с его Пиком Строгова… Все сложилось.
У какого писателя так было? Что ни придумаешь – сбудется, сложится в точности! Писатели, бывало, предсказывали будущее, причем, довольно конкретно, с именами, названиями и местами действий: взять ту же катастрофу с «Титаником». Предсказывали, и не больше! Но творить будущее самому? Как не сойти с ума, как не потерять голову от собственной власти? Реальность – это паутина, дернешь на одном конце, отзовется на другом. Возможно ли учесть все мельчайшие, невидимые взаимосвязи и взаимозависимости?
Власть творца ограничена его фантазией. Недостающая, третья буква в Слове – это и есть фантазия творца! Разгадка проста. Вот почему никто не мог ее найти. Вот почему солидные, рассудочные люди в галстуках обречены на проигрыш в своих отчаянных поисках. Какое счастье, что абсолютная власть – не для них. Тогда для кого?
Чувство колоссальной ответственности сгибало меня в дугу. Эту тяжесть просто не с чем было сравнить. Хотелось лечь на остывший асфальт, а еще лучше – в противоперегрузочное кресло.
– Вам плохо? – услышал я.
Обращались ко мне. Некто с белой повязкой на рукаве всматривался в мое лицо, не очень надеясь на ответ. Впрочем, это не повязка у него была, а ночной колпак, бинтом примотанный к руке. Из бодрецов, что ли?
– Плохо, – честно сознался я.
– У вас обычно повышенное давление или пониженное? – сразу засуетился он.
– Друг, – сказал я ему, – ты хороший человек, но ты не мельтеши, я справлюсь с этим сам…
Сломанный автопилот вынес меня к маленькой открытой эстраде. Море было где-то рядом, настойчиво билось о берег. На сцене, вцепившись обеими руками в микрофон, изгибалась крючком тощая бесполая фигура. Тоскливый голос разносился над скамейками:
– Неделя заканчивается, а результат далек от ожидаемого. Катастрофа ли это? Конечно, нет! По- другому и быть не могло, слишком глубоко вошли в нас привычки. Надежда на чудо сконфуженно удалилась, зато осталась вера в работу. В каждодневные скучные занятия, требующие большого напряжения воли. Когда мы сражались с хроническим бронхитом и ослаблением иммунитета, мы победили. И теперь победа будет за нами, потому что мы получили в качестве оружия методику, логичность которой не вызывает у нас сомнений…
Кого этот человек пытался убедить? Себя? Скамейки были пусты, ни единого слушателя.
Зажглись уличные фонари. В южных городах темнеет почти мгновенно.
– Я тебе не мышиный король! – фальцетом прокричал кто-то из-за кустов. – Не мышиный!
– Как, кстати, твоя печень? Тоже хвостиком махнула? – ласково осведомился невидимый оппонент.
– Да вы все завидуете мне! Вас пожирает зависть!.. – голос за кустами сорвался. Там была истерика.
А ведь писатель Жилин тоже брал камни в руки, подумал я. О чем ему в тот исторический момент мечталось? О том, что Будущее должно быть простым и понятным! Красивый, целебный сон. Так не нужно ли его закрепить, чтобы вылечить мир наверняка? Сесть на скамеечку, спокойненько, без нервов, достать из карманов ЭТО – проще не бывает… Или, якобы мечтая о Будущем, Жилин представлял на самом деле, как взглянет в глаза пойманному убийце? В испуганные поросячьи глазки. Он хотел взять зверя за горло – и взял. Желание сбылось. А до того Строгов позвонил в отель,
Взору открылась еще одна эстрада, на этот раз побольше. Призывная надпись: «ДУШЕВНЫЕ ТЕХНОЛОГИИ» горела впустую, ибо сцена была пуста. Зато на скамейках сидели и лежали люди, много людей, над которыми хлопотал десяток женщин. У каждой был опознавательный знак в виде белого колпака, наспех подвязанного к рукаву.
– Что с ними? – поймал я одну.
– Приступы, кризы, обострения, – устало сказал она. – Вы медик?
– Нет, милая, – ответил я. – Именно эту из множества профессий я не успел освоить.
Здесь был полевой лазарет. А Секта Неспящих, как видно, вся поголовно записалась волонтерами. Мужчины с такими же нарукавными знаками приносили все новых и новых пострадавших. Я вдруг увидел знакомую врачиху, супругу лейтенанта Сикорски, – она сосредоточенно делала кому-то массаж головы. Я подошел. Ее пациентом был представительный мужчина, сидевший с кожаным портфелем на коленях, терзающий пальцами этот свой портфель так, что за вещь становилось страшно. Пациент глядел в одну точку и тупо повторял: «Только естественное… Только естественное…»
– Привет, – сказал я. – Помощь нужна?
Мадам Сикорски коротко взглянула:
– От вас – нет.
Ведьма без возраста заметно постарела.
– Я умею горшки выносить, – не отступил я. – А еще могу делать уколы и перевязки. Почему вы гоните меня, целительница?
Она никак не отреагировала. Я ждал, ждал, а потом сказал в никуда:
– Вообще-то место пострадавших в больнице. Как и врачей.
– Это не пострадавшие, это вполне здоровые люди, – все-таки ответила она. – Вы что, ничего не понимаете?
– Чего я не понимаю? – спросил я.
– Абстиненция, – сказала она. – У всего города.
– Больницы переполнены действительно пострадавшими, – сказала сбоку другая женщина. – От Университета весь день возили. Мест не хватало, так их в школы, в отели…
– Я только что из «Олимпика», – удивился я. – Ничего не заметил.
– Ваш «Олимпик» приказали не трогать, – опять подала мадам Сикорски. – Кто приказал – вы лучше меня знаете.
– Вы-то почему не в больнице? Врачей, наверно, тоже не хватает.
– Не ваше дело, – рубанула она. – Я уволилась. Послушайте, вы же мешаете, нервируете нам людей.
Я был здесь не нужен. Девочка, улыбнулся я ей, зачем грубишь старикам? Ведь ты – хороший человек. Вчера ты наградила начальника полиции пощечиной. Эх, знала бы ты, что с ним сегодня сделал твой муж… Я засмеялся. Женщина подумала – над ней:
– Вон отсюда, – сказала она холодно.
Вон – это куда? Туда, куда пешеходная дорожка ведет, решил я, возвращая управление автопилоту…
Да, город сильно изменился. Известие о том, что денежное хранилище сгорело, странным образом повлияло на людей. Безволие затопило побережье – наводнение, зона бедствия. Истерика и вялость, равнодушные лица и вернувшиеся болезни… и еще – люди вновь увидели слег! Или люди вновь захотели слег?
Это была «ломка».
Абстиненция, сказала грамотная врачиха. Значит, не таким уж эфемерным оказался бумажный организм, рожденный фантазией бухгалтера-романтика! Если есть «ломка», значит, была и токсикомания, это очевидно. Деньги были нервной системой, привязавшей нравственных людей друг к другу, посредником между нами и… чем? К какой субстанции пристрастились праведники, ставшие вдруг здоровыми? Страшный, прямо скажем, вопрос.
Мне-то почему плохо? У меня что, тоже абстиненция? То острейшее чувство вины, которое лишает меня воли к жизни… Кони Вардас, Стас, Анджей, юный таможенник. Теперь – индеец Киух. Феликс Паниагуа был сведен с ума при помощи волнового психодислептика, а я допрашивал его с помощью «отвертки».
