– И где этот парк находится?
– На Выборгской. Это на той стороне Невы. Так что тачка нужна, пешком шлепать долго и нудно.
Джекоб знал по опыту горячих точек, чем могут закончиться поездки в места, которые войска не контролируют. Мало приятного оказаться заложником, за которого похитители требуют десять миллионов баксов, вывода войск и луну с неба, и ждать, когда они, сбавив цену до пятисот долларов, утомившись переговорами, отрежут тебе голову и пришлют в штаб. Случаев таких полным-полно.
Но тут вроде журналистов пока не похищали. Да и то сказать: решил разбираться – надо разбираться. А трусы не работают военными корреспондентами. Так что имело смысл рискнуть. В конце концов, живем один раз.
Редакция вручила Джекобу толстую пачку денег на непредвиденные расходы. А если все-таки обманут – так Джекоб был единственным журналистом, которого в этом городе еще не развели. Пора когда-то начинать. Да и в любом случае их медиахолдинг не обеднеет от потери тысячи долларов.
– Поехали! – принял решение Джекоб.
Риккардо сел за руль, Сергей рядом, Джекоб с Васькой поместились на заднем сиденье. Кукушкин несколько опасливо косился на девчонку, пока она не хлопнула его по плечу:
– Парень, не парься! Я тебя сегодня есть не буду!
Как ни странно, после этого трамвайщик несколько успокоился.
Риккардо выехал на набережную Робеспьера, и тут у Джекоба отвисла челюсть. Здесь на набережной, напротив городской тюрьмы, еще вчера стояли две безобразные скульптуры. Журналист слыхал, что их запузырил какой-то шибко известный – и здесь, и в Америке – русский служитель муз. Он изваял их в память о жертвах сталинского тоталитаризма. По мнению Джекоба, конечно, Сталин был чудовищем, и все же не стоило в память о его жертвах ставить на всеобщее обозрение такую бездарную гнусь. Особенно в городе, где было с чем сравнивать.
А теперь скульптуры были разрушены. Это был не взрыв – да и какой может быть взрыв! В двух шагах от штаба он не остался бы незамеченным. Тут было нечто другое. Головы у статуй, которые в цельном виде претендовали на сходство с египетскими сфинксами, отсутствовали. Казалось, что их откусила какая-то чудовищная пасть. Да и бока у скульптур были истерзаны в клочья.
– Добрались до этих выродков, – злорадно хмыкнул Кукушкин.
– Кто? – спросил журналист.
– Да уж нашелся кто-то. Тебя как зовут-то?
– Джекоб. Можно – Яков.
– Ты вот, Яша, в горы ходил? Знаешь, как там бывает – маленький комочек снега кинешь, а в результате идет такая лавина, что сметает города. Я вот боюсь, лавина-то и пошла. А в нашем городе найдется кому разобраться с этой мерзостью. Эти ублюдки тут чужие. Понимаешь? Их навязал нам скульптор, Шемякин, во время очередного своего приезда из Америки. А они нам нужны?
Помолчав, Кукушкин продолжил:
– Тебя, наверное, интересует, кто я такой, шибко умный для работяги? Я вообще-то Педагогический университет закончил, факультет истории. А там очень неплохо учили, не хуже, чем в Универе. Но учителем работать в России – дело дохлое. Зарплата копеечная, а кушать-то хочется. А тут увидел я объявление: набор на курсы водителей трамвая. Стипендия – в два раза выше учительской зарплаты. Да и зарплату после окончания курсов обещали нормальную, гарантированное трудоустройство и все такое прочее. Как при социализме. Я и пошел. Прикольно вышло, кстати. Когда в парк на работу явился, так думал – увижу суровый рабочий класс. Ага. Там такой пролетариат… Маркс с Энгельсом увидели бы – в обморок бы упали. А Ленин с Троцким вообще бы повесились. Такая солянка! Рокеры, байкеры, панки, хиппи с гитарами, какие-то там буддисты… В общем, было весело, пока весь этот бардак не начался. Да и я втянулся. Работа, конечно, трудная, но мне нравилось. Да и насчет зарплаты не обманули. Нормальная зарплата. И больничные оплачивали. А где еще в России оплачивали больничные?
– А почему ты не уехал, когда тут все полетело к черту? – спросил Джекоб.
– Уехать? А куда? Да и на кой хрен? Это мой город. Мне от него деваться некуда.
Машина, миновав Литейный мост, катила по узкой улице, посередине которой были проложены трамвайные рельсы.
– Видишь эту колею? Я тут знаю каждый метр. Сколько раз по ней на своей колымаге мотался. Вон на том углу я с «мерседесом» поцеловался.
– И что?
– А ничего! Трамвай – он ведь как танк. Одним «мерсом» на белом свете стало меньше. А связываться с нами никто не рисковал. А нас ведь был свой, трамвайный ОМОН. Вот этот, в «мерседесе», неученый был, полез качать права. Ну и что? Подлетели эти орлы, провели воспитательную работу с помощью дубинок и ботинок. Жлоб признал, что был неправ.
Солдаты миротворческого контингента сюда не совались. По сторонам тянулись бетонные заборы, за которыми виднелись заводские здания из красного кирпича. В воздухе чувствовалась не то чтобы опасность, но какое-то странное напряжение. Недобрые были места. Очень недобрые. И Кукушкин подтвердил это ощущение:
– Знаете, что это за район? Это так называемая «красная Выборгская сторона». Про нашу Октябрьскую революцию доводилось слышать? Тут большевиков и анархистов на каждом заводе было как грязи. Вот с этих-то заводов и шли рабочие колонны на штурм Зимнего. А городские камни все помнят…
Проехав под железнодорожным мостом, машина свернула в какую-то боковую улицу.
– А вон тот дом видишь? – кивнул их проводник на грязно-розовое здание между двумя помпезными темно-серыми корпусами с башнями по углам. – Оттуда Ленин в Смольный и дернул. А эти пристройки в стиле «довоенный сталинский ампир» уже потом возвели, при Вожде и Учителе. Кстати, квартиры там, особенно в башнях, по советским меркам были просто супер.
Они въехали в открытые ворота и оказались в обширном дворе с низкими стенами из красного кирпича.
– Нам туда, – скомандовал Кукушкин.
Вся честная компания вылезла из машины и вошла в одно из зданий, в которое вело множество трамвайных путей. Депо, надо полагать. Но это было не просто депо. Внутри здания оказалось нечто вроде музея. На путях стояли разнообразные трамвайные вагоны. Джекоб, конечно, не был специалистом в трамвайном деле, но кое-какие из представленных образцов он узнал. Вон вагончик, очень похожий на те, которые развозят туристов в Сан-Франциско, – небольшой, с открытыми входными площадками по краям. И вот еще знакомый экспонат. Такие же вагоны журналист видел на старых фотографиях американских городов. А один вагон… Алый, вырви глаз. Ну точно он!
– Я вижу, ты узнал знакомого? – спросил Кукушкин.
Честно говоря, Джекоб не верил, что им удастся обнаружить загадочный трамвай. А то, что он будет вот так просто стоять себе среди депо, – такое просто в голове не умещалось.
– Теперь убедился, что я тебя не обманул? – продолжал Сергей. – Я-то раньше и сам ничего не знал. Но вчера пришел сюда… Не в это здание, а в соседнее.
– Зачем? – удивился журналист.
Ведь даже если у парня имелся велосипед, ехать сюда из центра было неблизко. Как пояснил Кукушкин еще по дороге, трамвайщики, продолжавшие держаться сплоченно, захватили дом на Петроградской.
– Ну, люблю я их. Это ж трамваи! Им бегать надо, а они стоят тут… Им ведь грустно. Вот я их и навещаю. Сюда многие наши приходят. Правда, вчера я был один. Тут ведь в чем дело? Я-то думал, когда шел сюда работать: иду просто денег подмолотить. Ну, одеться хотелось по-человечески, аппаратуру нормальную купить… А оказалось – тут есть кое-что, кроме денег. Тут своя жизнь. Особенно когда едешь на первом утреннем трамвае, а еще чище – когда ночью на дежурке. Есть такой трамвай, который ночь напролет катался по городу. Такого насмотришься…
Кукушкин снова покосился на Ваську и продолжал:
– Ну вот, вчера пришел я свой трамвай проведать, на котором работал… Потом сюда заглянул, так, заодно. И увидел, значит, что этот-то, алый, бегал. Я такие дела понимаю. Определил, что трамвай допер до ворот и двинул в сторону Ушаковского моста.
– Ушаковского… А куда он ведет?
