большой русский генерал, вроде нашего генерала Гранта[68]. Он пока тихий. Но чует мое сердце – уж если он начнет своим мечом махать, то будет не до смеха.
– Яша, а что такое вуду? – спросила Васька на обратном пути.
– Ну, это вроде религии такой у американских чернокожих. Всякое-разное колдовство. О зомби слыхала? Это от них пошло.
– Зомби? Дело известное. Этого добра у нас сколько угодно. Утром выйдешь на улицу – так они возле каждого ларька стоят. Только у нас, для того чтобы их оживить, колдовство было ни к чему. Пары бутылок «Балтики» хватало.
– А железные кошки у вас летали?
– Какие железные? Медные, наверное. Это те, которые на Васильевском возле сфинксов стоят. Нет, они не летали. Сидели смирно. Наоборот, считалось: если их погладить, это принесет счастье. Я тоже удивляюсь, чего это одна из них так взбеленилась. Стоял себе в крепости этот урод и стоял. Делов-то.
Джекоб размышлял. Это что же получается! Чернокожий сержант, не отягощенный образованием, бил в ту же точку, что и образованная Анни. Опять магия и колдовство. Джекоб, в отличие от многих своих коллег и друзей, никогда не увлекался паранормальщиной и прочей эзотерикой. Слишком уж сильно от всего этого разило шарлатанством пополам с шизофренией. Но с другой стороны… Ученому XVI века мобильный телефон тоже показался бы колдовством. «Что это за волны, которые летают по воздуху? – спросил бы он. – Науке о таких волнах ничего не известно». А в нашем случае, как говорится, факты на лице – как после хорошего удара кастетом.
Смущало другое. Даже если есть в городе какие-то враждебные американцам маги, то на кой черт они тратят силы на борьбу с городской скульптурой? Сфинксов разнесли, теперь человека-амфибию… Пусть это плохая скульптура – но неужели дел других нет? Или в этом кроется какой-то мистический смысл? Джекоб решил разобраться – что же это за произведения авангарда, с которыми так жестоко расправляются местные маги?
На Литейном он лицом к лицу столкнулся с Тони. Тот снова был несколько нетрезв. Журналист притормозил:
– Здорово!
– А, журналист. Ну, привет. Привет, подруга.
– Хорошо же ты, братила, служишь! – ехидно вставила Васька.
Тони, как ни странно, смутился и стал вроде как оправдываться – обращаясь к Джекобу, но поглядывая на Ваську:
– Тут такое дело… Я, понимаешь, в госпитале на лечении. А там у нас полный праздник – санитары грибочками обожрались, док еще вчера исчез с концами. Все, кому ни лень, подались гулять. А если правду сказать, закосил я. Мне диагноз нарисовали – типа нервное истощение. Потому что надоело мне все это. Я тут в такие переделки вляпался, что вообще хоть стой, хоть падай. Со мной вот что случилось.
Джекоб с интересом выслушал истории Тони – со всеми веселыми подробностями вроде собак- оборотней. Про последних он счел благоразумным начальству не рассказывать. Тони хотел полежать в госпитале, но не в дурдоме.
Разумеется, про сам провал экспедиции Джекоб знал. Но даже ему сообщили, что не вернулся никто. Это был нехороший знак. Начальство начало шифроваться ото всех. Значит, дела идут не плохо, а очень плохо.
Между тем Тони продолжал:
– После такого дела, сам понимаешь, стоило мне начать разговор, что мне нездоровится, как меня мигом спихнули в госпиталь отдохнуть.
– И что ты сам об этом думаешь? Не о госпитале, а том, что видел?
– А что тут думать? Я парень простой, но понимаю – тут нас сильно невзлюбило нечто, что мы и понять не можем. Я бы, может, хотел понять. Да только чувствую – понималка не отросла.
Джекоб в ответ рассказал Тони о том, что произошло сегодня ночью. Чувствовал он симпатию к этому парню. Так бывает – встречаешься с человеком и понимаешь, что жизнь ваши дорожки надолго завязала, нравится вам это или нет.
– И это еще не все. Две скульптуры у Невы тоже раскурочены непонятно кем и непонятно как.
Про колдовство Джекоб не упоминал, но Тони, похоже, сам сделал выводы:
– Ты знаешь, у нас в Техасе есть такой анекдот. Заходит в салун ковбой и заказывает стакан виски и наперсток виски. Потом садится к стойке и вынимает из кармана маленького ковбоя, ростом в два дюйма. И говорит: а теперь, Джо, расскажи, как ты послал к черту индейского шамана… А если серьезно, то у нас ходили легенды об индейском колдовстве. Но это были так, сказки. Индейцам оно не особо помогло. Ну, про такое-то, как тут, никто не слыхал. А вот что люди гибли в прерии непонятно почему возле проклятых мест – это я знаю. У нас есть одна долина, там не то что никто не селится, туда и ездить не любят. А этот город… Вот мне мужик рассказывал, как они тут воевали… А кстати, поехали к нему! Он умный, книжек много читал, может, что и расскажет.
– Про магию?
– Да, нет, про это лучше не надо. А то пойдет слушок, что американцы совсем с катушек съехали. Но про эти чертовы статуи он ведь должен знать. Только жратвы надо захватить…
– Куда он предлагает? – поинтересовалась Васька.
– Да заскочить к одному местному, поболтать.
– О, он тут уже и дружками обзавелся. Я тебе, Яша, вот что скажу – не упускай из виду этого парня. Мы вместе вроде как надолго повязаны.
– То есть?
– А я знаю? Кажется мне так.
Анатолий Степанович был дома. Что поразило Джекоба – человек сидел на кухне и читал какую-то толстую книгу. Вроде бы совсем не те были условия. А на тебе! Журналист вспомнил, что большинство знакомых американцев чтением книг, ну, кроме разве что бестселлеров, не занимались вообще. Странный город.
– Проф, это мой друг, журналист Джекоб. А это его помощница. Джекоб пытается разобраться с некоторыми странными вещами.
Анатолий Степанович усмехнулся:
– Скажу честно, вам надолго хватит. В этом городе всегда происходит что-нибудь странное. Что вас интересует конкретно?
Услышав про печальный конец сфинксов и скульптуры из Петропавловской крепости, Анатолий Степанович удовлетворенно ухмыльнулся и потер руки:
– Так им и надо. Я ни в какую мистику не верю и, как это все случилось, не понимаю. Но в любом случае – туда им и дорога.
– А что в них такого? Я и сам вижу, что в этот город они не влезают…
– А вы, простите, не из наших? Я имею в виду – из петербуржцев?
– Да… – опешил Джекоб. – Но меня увезли отсюда совсем маленьким. А как вы догадались?
– Ну, раз вы все поняли про эти, извиняюсь, шедевры. Вы знаете, я много видел ваших соотечественников. У большинства из них, вы уж извините, с художественном вкусом очень плохо.
– Да что тут извиняться! Я и сам знаю, что им неизвестно, что такое художественный вкус. Но я общался в колледже с эстетами. Они и в Америке есть. От них я кое-чего и набрался.
– Я думаю, все обстояло наоборот. Вы стали общаться не с кем-нибудь, а с ними потому, что здесь родились. Ну а если о скульптурах… Эти чудовищные изваяния – сфинксы напротив «Крестов» и «человек- амфибия» – тот самый памятник так и у нас зовут – имеют очень много общего. У них один автор – бывший житель нашего города, а теперь гражданин Соединенных Штатов Михаил Шемякин. Это был такой служитель муз, которого советская власть, скажем так, не слишком любила. Глядя на его творения, честно говоря, становится понятным, что не любила она его за дело. Как и многие, он еще при советской власти уехал в Штаты. А потом, когда советская власть рухнула, зачастил сюда учить нас, варваров, жизни. В те времена ведь как было? Считалось, что абсолютно все, что из-за океана, – хорошо. Вам бы стоило тогда прийти – вас на руках бы носили. Ну, вот этот служитель муз под шумок и пролез всюду, куда только можно. А заодно поставил свои творения. Считалось – это самое что ни на есть прогрессивное искусство. Тем более
