Каково ощущение взрослого, угодившего в подчинение к мальчугану? Такого у него давно уже не было. Ни координатор, ни сам президент не позволяли в разговоре с ним такого пренебрежительного тона. Затянувшаяся роль второго – вот с чем приходилось ему мириться…
С той же брезгливой гримасой Беркович оглядел помещение. Штаб-квартира ЦРУ, временно отданная в ведение НЦ, успела превратиться в нечто неописуемое. Разбросанные по полу бумаги, банки и бутылки из- под пива, настежь распахнутые окна, столы, загроможденные радиостанциями и тонометрами… Утомленная агентура отдыхала прямо здесь же, при начальстве, заняв все свободные диваны и кресла, похрапывая прямо на полу. Деятели из НЦ, видите ли, не хотели терять ни единой минуты на сборы подчиненных! Конечно, куда как проще – свистнул в два пальца и готово…
Беркович опустил глаза вниз. У самого окна, уронив голову на грудь и привалившись спиной к стене, спал Фил Николсон. Глядя на него, представитель ЦРУ дал мысленное определение тому, что видел:
Балаган!.. Форменный балаган!..
Гуль не почувствовал, как вышла из него пуля. Сон заменил анестезию. Он спал и одновременно находился в крохотном и странном кинозале. Экран был не плоским – он охватывал все видимое пространство, и все же Гуль твердо знал, что это не жизнь и не реальность, а всего-навсего экран. И с этого экрана
– отовсюду, куда он только не оборачивался, на него глядели иконоподобные лики.
На этот раз ОНИ наделили Гуля способностью разговаривать со всеми одновременно. Хор голосов с удивительной складностью помещался в голове – может быть, оттого, что язык, на котором они беседовали, состоял не из фраз и не рисовал образов. Он был подобен мелодии, текущей в обход слуха, в обход мозга – может быть, прямиком в душу. Он понимал их, а они понимали его. Тем не менее даже в эти секунды Гуль был уверен, что, проснувшись, не сумеет воспроизвести ни мгновения из своего нынешнего состояния. Подобных мыслей и подобного языка в человеческом мире не существовало. Как и прежде Мудрецы не учили и не пытались доказывать. Всякое доказательство – всего-навсего довод разума и уже потому зиждется на ошибке. Им было важно, чтобы Гуль все решил
Человек становится человеком только тогда, когда начинает размышлять над будущим – своим и чужим, когда это свое и чужое начинает замешиваться в единое, и невозможно уже ударить постороннего, ибо любой посторонний становится частицей тебя. ОНИ это умели. Потому и прозывались Мудрецами. И конечно же, подобный конец они тоже предвидели. Оттого и позволили Гулю выбраться наружу, оттого и не пустили с ним девушку. Они обладали терпением, которое казалось ему непостижимым. С прилежанием ваятелей они трудились над человеческими половинками, склеивая их клеем, именуемым Любовь, стойчески наблюдая, как вновь и вновь разваливаются надвое непослушные фигурки. Но сейчас Мудрецы беззвучно праздновали одну из своих немногочисленных побед. Потому что знали уже, что он вернется, и знали КУДА он вернется. И странно – Гуль не ощущал в себе протеста. Это была беседа равных. Мудрецы предугадали его собственное решение, до самой последней минуты ничем не выдав своей прозорливости. Его привязанность к земному воспринималась ими на полном серьезе. Они рисковали, двигаясь по краешку обрыва, но в конечном счете одержали победу. Ему было жаль оставлять этот пестрый и непоседливый мир, жаль было себя, и все же он изнемог быть монстром. Кроме того Гуль слышал, как трещат и перетираются опутавшие каракатицу цепи. Мудрецы сдерживали ее из последних сил. Но по-прежнему терпеливо ждали. Не торопя, не жалуясь, не попрекая…
Уже просыпаясь, Гуль отыскал среди множества лиц пару удивительно знакомых. И, кажется, успел им улыбнуться. На мгновение мелькнул образ Пилберга, но это была уже полуявь. Он открывал глаза, и можно было смело предполагать, что Пилберг ему только примерещился.
Широкая кровать, лужица окаменевшей крови на полу…
Оглядев незнакомую обстановку, Гуль постарался вспомнить каким образом очутился здесь – в чужом доме, в чужой квартире. Впрочем, последние дни он только и делал, что перемещался из одной чужой квартиры в другую.
Поднявшись, он вышел на лестничную площадку, с недоверием прислушался к царящей вокруг тишине. И тотчас ему показалось, что снизу кто-то вполголоса бормочет. С опозданием Гуль сообразил, что это вовсе не голос. Он снова слышал мысли крадущихся к нему людей. Перегнувшись через перила, Гуль посмотрел вниз. Глаза его столкнулись с глазами мужчины, стоящего на ступенях. Предположение переросло в уверенность. Агент, караулящий его появление, испугался, и испуг этот дробным неприятным эхом отозвался в голове Гуля. Кое-как он заставил себя сосредоточиться. Парализующий удар накрыл агента, и теперь мужчина не в состоянии был шевельнуть ни рукой, ни ногой. Спустившись к нему, Гуль не очень уверенно обыскал человека. В боковом кармане лежал тонометр, во внутреннем – пистолет с глушителем. Переложив и то и другое к себе в карманы, Гуль продолжал спуск.
Еще до того, как он покинул здание, им овладела знакомое чувство опасности. И дело было не только в этом агенте. Гуль ускорил шаги. Выскочив на залитую солнцем улицу, устремился к веренице припаркованных автомобилей. Часть из них была разбита, и он не сразу отыскал исправную машину. Вырвав дверцу с останками треснувшего замка, плюхнулся на сиденье и бегло осмотрелся.
Впервые в жизни он сидел за рулем и все-таки не сомневался, что заставит машину завестись и двинуться туда, куда нужно. Так оно и вышло. Та же незримая энергия, что столь властно воздействовала на людей, помогла ему пробудить двигатель. Но выехал он со стоянки крайне неудачно – помяв и поцарапав близстоящие легковушки. Ругаясь, Гуль вырулил на дорогу. Тело его словно ожило. Сказывалась, вероятно, близость каракатицы, и, сам того не подозревая, Гуль начал чрезмерно суетиться. Наверное, по этой самой причине машина перемещалась какими-то рывками, – ее заносило то вправо, то влево. Увлекшись борьбой с ней, он не сразу заметил бегущих к нему людей. Громыхнули первые выстрелы, заднее стекло треснуло. Как ни медленно он ехал, они все-таки отставали. Крутанув баранку, Гуль свернул в боковую улочку. С наслаждением вдавил до отказа педаль газа. Машина с ревом помчалась между домов. Теперь они окончательно потеряли его. Гуль улыбнулся в зеркальце заднего вида.
Прощайте!.. Навряд ли мы с вами увидимся. Гигантская рептилия получит то, за чем явилась, и успокоенно занырнет в земную глубь…
Он нахмурился. Сверху налетал знакомый гул. Стремительная тень накрыла машину, обогнав, пронеслась по улице. И тут же на него обрушился шквал огня. Вспышкой опалило лицо, и тяжелая тугая сила с яростью ударила в спину, вышвырнув вместе с лобовым стеклом на тротуар. От боли у него помутилось в голове. Позади полыхал пожар, откуда-то издалека неслись крики. Гуль разглядел мчащихся к нему людей. Один из них нес на плече длинную трубу. Что-то вроде «фаус-патрона»… Очередь из трассирующих пуль потянулась к беглецу, и только бросок в сторону спас Гуля от свистящего металла. Человек с «фаус- патроном» сосредоточенно опустился на одно колено. Вспомнив о пистолете, Гуль торопливо выхватил оружие, почти не целясь, в несколько секунд выпустил всю обойму. Человека с' фаус-патроном' он не задел, но они, конечно, разглядели его вспышки и послушно залегли. Часто оборачиваясь, он побежал. Откуда-то сбоку выскочило двое, но из дымной улицы вылетел первый снаряд и, угодив в угол кирпичного здания, опалил жаром всех троих. Снова мелькнула тень вертолета, с высоты ударило пулеметным огнем. Гуль хотел прижаться к стене, но силы внезапно оставили его. Посмотрев на свои ноги, он содрогнулся. Левая ступня навечно приросла к тротуару. Спотыкаясь и кривясь от боли, Гуль пробовал опереться на кровоточащую культю. Со стоном, больше напоминающем рычание, повалился на землю. Те двое уже подходили к нему. Хрипло дыша, он смотрел, как в него целятся. Он уже ни о чем не думал. Из всех желаний нестерпимая боль сохранила одно-единственное: чтобы все кончилось, как можно, скорее.
– Смотри-ка! – один из агентов с сожалением опустил оружие. Они глядели куда-то влево, и, с трудом что-либо соображая, Гуль перекатил голову, устремив тускнеющий взор в конец улицы. Пошатываясь и размахивая руками, к ним торопливо приближался Джек Йенсен. Он что-то кричал, но гул зависшего над ним вертолета с успехом заглушал все звуки. Впрочем, смысл произносимого был и без того ясен. Перекошенное от ярости лицо Йенсена не сулило ничего хорошего.
– Принесла нелегкая!..
И тут что-то с ними произошло. Прекратив размахивать руками, Йенсен остановился, агенты же напротив – попятились. Гул вертолета перерос в оглушающий рев. Одним прыжком механическая стрекоза взмыла ввысь и понеслась в небесную синь. Агентов рядом уже не было, и жаркая волна врачующе
