Вадим понял, что в реалиях случилось более невероятное событие. Из жесткого панциря его корона превратилась в нечто расслабленное и текучее. Она расходилась во все стороны, каждой своей молекулой проникая в межклеточное пространство водного гиганта, становясь с ним единым целым. На какие-то минуты Вадим даже ощутил, что теряет себя. По той простой причине, что Дымовым он себя больше не чувствовал, а чувствовал огромной водной гладью, омывающей разом сотни и тысячи побережий, баюкающей большие и маленькие острова, буйными ладонями хлещущей по далеким скалам, по крашеным бокам пузатых барж и кораблей. Это можно было назвать
Вот и сейчас, получив в собственное распоряжение несколько часов свободы, он не смог удержаться от короткого свидания. Наступал октябрь – месяц для Урала далеко не жаркий, но Вадима это не смущало. Выйдя на песчаный берег городского пруда, он прищурил глаза и с наслаждением вдохнул в себя рыхлые всполохи водной плоти. Пруд был болен, но, увы, помочь ему Вадим ничем не мог. И не удивительно, что каждый год рассерженная вода утягивала на дно три-четыре десятка людей. Разумеется, виноваты были не они, но в пруду погибала рыба и задыхались водоросли, а содержание пропилена с бензольными соединениями росло год от года. Из живой вода превращалась в мертвую, а мертвая вода не умеет лечить, – такая вода только мстит.
Тем не менее, за себя Вадим не опасался. Он, успевший впитать в свою ауру частицу Атлантики и десятков иных морей, воспринимался любой водной стихией, как свой. И вся информация, все секреты очередного водоема автоматически становились его собственными. В сущности, свою внутреннюю «копилку» Дымов давно разбил, отказавшись коллекционировать мирские тайны, однако об информационном доступе, который давала ему вода, все-таки не забывал. Впрочем, сейчас он пришел сюда не за этим. Ему хотелось кратковременного покоя и той сладкой музыки, которую способна была порождать только водная пучина. Быстро раздевшись, он вошел в воду и нырнул.
Как обычно растворение произошло практически мгновенно. Проплыв под водой около полусотни метров, он перевернулся на спину и открыл глаза. Это тоже было одним из его открытий – наблюдать звездное небо из глубины. Собственно, и взглядом человека это нельзя уже было называть. Он глядел на небо глазами стихии, которая многое видела иначе. И то сказать – если смотришь на что-то в течение веков и тысячелетий, наверное, начинаешь видеть что-то более важное и ключевое. Пена уходит, сор перестает замечаться, и небо предстает в своем истинном свете…
Дымов выбрался из воды лишь минут через двадцать. Ни вытираться, ни отряхиваться не стал, – вода высыхала на теле сама собой, из жидкого состояния переходя в газообразное и тут же обращаясь в энергетическое поле. Наверное, это было даже плохо, – собственная полевая пластичность избаловала Дымова, и временами он ловил себя на мысли, что облик человека, передвигающегося с помощью мускулов, нуждающегося в мыле, пище, кислороде и зубной щетке, начинает его откровенно тяготить. Эх, если бы не условности, с каким удовольствием он трансформировал бы собственное тело, превратив его в компактную торпеду, летающего осьминога или подобие облака. Впрочем, виноваты были не только условности, – он и сам привык к человеческому телу, привык к его плюсам и минусам. Увы, в этом теле он родился, и с этим приходилось мириться
Он уже одевался, когда слуха его коснулся хрипловатый голос:
– Круто ныряешь. Я уж думала, утонул…
Вадим повернул голову. На берегу, обняв тощие, упакованные в джинсы колени, сидела девчушка лет четырнадцати. Лицо – в конопушках, глаза и губы подмалеваны, в зубах, разумеется, сигаретка – и не простая ментоловая. На Дымова она глядела не то чтобы равнодушно, но как-то вскользь, особенно не интересуясь. Дескать, плаваешь и плаваешь, – моржей, как дураков, на свете во все времена хватало. А под пьяную лавочку не то что в октябре, но и под Новый Год можно в воду полезть.
Странно, но первым делом Вадим обратил внимание на болезненный вид девчушки. Чем-то она напоминала городской пруд. Те же лакуны в отощавшем метателе, те же синюшные оттенки.
– Я хорошо плаваю, – машинально пробормотал он и так же машинально просканировал дамочку вплоть до печенок, селезенок и яичников. От увиденного ему захотелось зажмуриться. Пруд, по крайней мере, погибал достойно, увядая равномерно по всем своим параметрам. Здесь же при внешнем относительном лоске наличествовал целый букет заболеваний, начиная от банальной золотухи и заканчивая тяжелой формой хламидиоза.
– Холодно, небось?
– Ничего, я закаленный. Ты-то сама откуда?
– Как откуда? Оттуда. Тебе-то что? – девчушка по-мужски сплюнула. – Пацаны привезли и оставили.
Вадим к этому моменту уже оделся и глядел на девушку более профессионально.
– Да ты никак со стажем подруга? Что употребляешь? Все еще травку или уже на героин перешла?
– Тебе-то что?
– Как что? Жалко. Ломает, наверное?
– А ты как думал! – она зло фыркнула.
– Ну, а друзья твои – что же?
– А что друзья, – у них тоже пока по нолям. Вот, обещали вернуться, помочь. Если бабок, конечно, достанут. Ширево за так никто не даст. – Девчушка скорбно вздохнула. – Задолбало все. Повеситься хочу.
– Ты? – Вадим удивился. – В твои-то годы?
– В мои-то годы уже по третьему аборту делают. Или от сифилюги помирают. Так лучше уж самой. – Она поморщилась. – Только в петлю противно. Лучше уж с крыши, как Милен Фармер. Красиво, блин! И быстро.
– Так она ведь жива. Кто тебе сказал, что она погибла?
– Так это… По телеку показывали.
– Клип, что ли?
– Ну, типа того… Красиво так летит и поет… Только не смогу я. Высоты боюсь.
– А в петлю не боишься?
– Чего ее, в натуре, бояться. Сунул голову – и кирдык. – Девчушка снова вздохнула. – Мне бы только зиму перекантоваться, а там все. Плюну на Урал и махну на каком-нибудь колесмене.
– Как это?
– Да проще арбуза! – она фыркнула. – Найду попутчика и рвану на море. А там тепло, персики с алычой, виноград. Короче, лафа! Опять же папиков пропасть. Главное – не очень жадного найти. И чтобы, типа, не слишком противный был.
– Не любишь, значит, дружить с противными?
– Кто же их любит? – превратно истолковав вопрос Вадима, она присмотрелась к нему повнимательнее. – Вот ты вроде ничего. Только ведь не из папиков, верно?
– Верно.
– И на юг меня не повезешь.
– Не повезу, – признал Вадим. – Зато я могу тебя вылечить.
– Да ты гонишь! – она разом встрепенулась. В тусклых глазках малолетки разгорелась надежда. – Или, в натуре, у тебя травка есть? Мне бы сейчас любая подошла – хоть в вену, хоть под язык.
– Я тебя иначе вылечу…
– Знаю я это «иначе»! – личико ее злобно скривилось. – Пошел-ка ты куда подальше! Я только за дозу соглашусь.
– Будет тебе и доза, и все остальное… – Вадим уже ничего не слушал, с наработанной профессиональностью прикидывая, как лучше и быстрее раскрутить эту пигалицу. Собственное метатело в готовности взбурлило, придвинулось к девушке вплотную. Что-то такое она, видимо, почувствовала, потому что неожиданно взвизгнула:
