какое расстояние отделяет его от темнеющего пятна. Отчего-то подумалось, что это рояль. Рояль с поднятым парусом крышки. На мгновение он даже остановился. Рояль? Здесь?… Но отчего-то почти не удивился. Возможно, последние эмоции сжевал холод. И тут же пришло понимание, что напрямую до рояля не добраться. А вот если двигаться по дуге, то можно не только приблизиться, но и рассмотреть того, кто, возможно, сидит сейчас за этим инструментом, наигрывая вальс метели, сочиняя соло буранного ветра…
Увы, он снова ошибся. По мере продвижения вперед рояль все более видоизменялся, становясь похожим на коня. А еще через минуту конь превратился в огромных размеров кресло. Вадим видел, что в кресле кто-то сидит, но разглядеть – кто именно, пока был не в состоянии.
А далее начался бред, не поддающийся никаким объяснениям. Тьма с хохотом швырнула ему в лицо пригоршню размельченного льда, и он не нашел в себе сил утереться. Потому что, вынырнув из пурги и увязая в снегу, к нему стал приближаться скелет. Оживший человеческий скелет.
– Салют! – костлявая рука взмахом изобразила приветствие, скелет неловко шевельнул челюстью и неприятным движением поскреб ребра. – Бежишь от волков?
– Из города, – пробормотал Вадим.
– А-а… – в голосе скелета не прозвучало никакой заинтересованности. Возможно, он попросту отдавал дань вежливости. Более человек его не интересовал, и, упав на колени, он сноровисто принялся разгребать снег, а докопавшись до травы, стал рвать ее и клочками отправлять в зубастую пасть. Попутно скелет, видимо, нашел нужным объяснить:
– Чтобы восстановить вес, надо есть. Много и самого разного. Трава, жучки – один черт. Лишь бы с калориями.
Плохо прожеванная трава выпадала у него между ребер, и, глядя на нее, Вадим рассудил про себя, что восстановить вес этому странному существу, по-видимому, никогда не удастся.
Поднявшись тем временем, скелет отряхнул припорошенные снегом коленные чашечки и буднично сообщил:
– Там дальше – стая волков. Лучше не спорь с ними, отдай мясо и молчи. Отдашь сразу, – отпустят. Как меня…
Кивнув Вадиму, он зашагал дальше, и, лишенные мяса, ноги его проваливались в снег глубоко, возможно, до самой земли. Глядя ему вслед, Вадим расслышал нарастающий вой. Хоть одно из звеньев оказалось разгаданным. Почему он решил, что это провода и ветер? Ну, конечно же, волки! Первые солисты лесов и степей…
Он бросил взор в сторону кресла, но теперь пропало и оно. Вместо этого, вытянувшись в неровную цепочку, мгла разглядывала Вадима двумя десятками желтых скачущих огоньков.
«Вот и они, родимые!» – Дымов упал на колени, энергично принялся скрести снег руками.
Главное – поглубже! Зарыться и спрятаться, чтоб не нашли, пробежали мимо. Он рыл не оглядываясь, зная, что волки уже близко, не обращая внимания на боль в замерзающих пальцах, удивляясь только тому, как странно они сгибаются в суставах, не в силах сохранять необходимую для рытья форму. Рухнув в подобие ямы, Вадим приклеил заледеневшие руки к груди, а головой прижался к земле. Теперь ему хотелось только одного – ветра посильнее и снега погуще. Чтобы замело и укрыло, образовав подобие берлоги, подобие могилы…
Когда его рванули за плечо чьи-то зубы, он раскрыл глаза и вскрикнул от ужаса. Это были не волки. В снегу бултыхалось маленькое безногое тельце Фемистокла. Выглядел он сейчас пугающе жалким, а с личика, залитого кровью, на Вадима таращились обезумевшие глаза. Справа и слева от него, припорошенные зимним нафталином, угадывались фигурки других гномов. Они тоже шевелились, тщетно борясь со снегом, силясь выбраться наружу. Продолжая кричать, Вадим протянул Фемистоклу озябшие культи, но в эту самую минуту из тьмы выехала оскаленная морда волка. Фемистокл прикрыл ручками лицо, а Вадим прыгнул на хрипящего зверя, придавив тяжестью неотданного мяса, ломая и втаптывая эту дикую лохматую силу в податливый снег. Слюнявый взрыкивающий частокол вонзился ему в шею, треугольное ухо коснулось лица. Вадима взорвало от боли, и, слава Богу, он проснулся…
Еще минут десять Дымов лежал на спине и глядел в потолок, переваривая увиденное. Ныли зубы, и болело плечо, пальцы ощутимо покалывало словно после недавнего обморожения. Да и было ли это сном? Почему он так быстро успокоил себя?…
Всполошенный неуютной мыслью, Вадим торопливо сел, ладонями протер лицо. Не одеваясь, выглянул в гостиную.
На комоде, покачиваясь и дирижируя самому себе, насвистывал что-то разудалое Фемистокл. Как он выпутался из тряпки, оставалось только гадать. Вадим оглядел потолок, стены, мебель, с облегчением перевел дух. По счастью, все недавнее ему только привиделось.
Глава 16
Этого требовало тело, этого жаждала душа. Сон следовало развеять, протрясти в мелком сите и забыть.
Поболтав немного с Фемистоклом, Дымов откопал в ящике пару дюпелей и в полчаса приколотил к стене полку для «нужных» книг. Новая полка – новая жизнь. Полюбовавшись на свой труд, он приблизился к спальне и напряг слух. Молодые чуть слышно ворковали и, похоже, покидать спаленку не торопились. Вадима это вполне устраивало. Глотнув вчерашнего чая и закусив сухарем, он пристегнул под мышку кобуру с револьвером и, набросив куртку, выскочил на улицу. Дурное проходит в работе и в движении. Именно так, кстати, объяснял изуверские дела «бульдогов» Поль. Безделье – страшная штука. К нему не привыкнуть. Даже самому ленивому. Потому как и этому лентяю утро посылает пробуждение. Глаза распахнуты, мозг включен – что-то срочно надо делать. Можно, конечно, перевернуться на другой бок, но это лишь на час, на два. А дальше мускулы начнут ныть, в голове поднимется болезненный зуд. Вот и подымается шпана на дела подлые да незамысловатые. Нет работы, значит, отыщется подлость, – закон сообщающихся сосудов.
Оставив позади полуразрушенный цирк, Вадим задержался у стены, густо заклееной афишками, объявлениями и вырезками из газет.
«…Меняю… Куплю… За килограмм сухарей продам следующий инвентарь…» Он бегло изучал строчки. Ага! Вот и ребятки из бульдожьего племени расписались: «…Вечеринка с музыкой и буйством. Всех миловидных, не старше двадцати милости просим… Праздничный ужин, танцы, подарки и море удовольствий гарантируем!..» Ишь, ты! – не старше двадцати! Даже адрес не постеснялись указать. Впрочем, этому объявлению уже не менее полугода. Давно, верно, оттанцевались. Да и черт с ними!.. Чуть ниже Вадим углядел рекламу ломбардов. Так называемый сегодняшний черный рынок. За серебро, золото можно купить что угодно – от ручного пулемета до банки с черной икрой… Отвернувшись, Вадим поежился под порывом ветра и вновь тронулся по улочке.
Он шагал в каком-то полузабытьи, переваривая мысленный хаос, пытаясь сбить его в некое подобие стройного единства. Ночные видения основательно баламутят душу. Чепуха – а все равно впечатляет. Даже сердце иной раз начинает ныть. Кто знает, может, и Лебедь умер от того же? Правда, Панча говорил, что в руках он сжимал галстук. Но зачем? Для чего? Или куда-то намеревался отправиться?…
Кутерьма в голове сделала свое дело, – Дымов заблудился. И немудрено. Город менялся ежедневно и ежечасно – ветшая и рушась, выцветая, как осенняя роща, покрываясь ржавчиной и грибной плесенью. Отказываясь от прежних улиц, люди терпеливо протаптывали новые тропки, огибая места пожарищ, держась в стороне от черных подвальных дыр, откуда тянуло сыростью и запахом тлена.
Телефонная будка, на которую он набрел, казалась на первый взгляд совершенно целой. Даже стекла в верхних пазах удивительным образом сохранились. Это было настолько поразительно, что Вадим машинально шагнул внутрь, разом перенесясь из эпохи развалин в эпоху работающих светофоров и мирных пешеходных потоков. Черная трубка сама легла в ладонь, он прижал ее к уху, как младенец прижимается к материнской груди. Нечто далекое, почти забытое. Телефон, гудки на том конце провода, глупейшие розыгрыши… Але, это баня?… Какая баня! Морг, дорогой… А-а, а я думал баня. Может, все-таки не морг?… Да нет же, гастроном! Неужели непонятно?… А-а, а я думал, что морг… И так далее, до бесконечности.
Вадим вставил палец в отверстие номеронабирателя и медленно раскрутил. С трескучим жужжанием диск поплыл обратно. Трубка, разумеется, молчала. А он ждал, словно надеялся, что пространство, лишенное проводов и тока, сжалившись, подхватит игру, ответив голосом того же Володьки, Лебедя или кого-нибудь еще…
