Почему и за что ему явили такую милость, никто не объяснял, но сам он угадывал две возможных причины: во-первых, Щеголь уже успел побывать на месте со своими людьми и кое-что повидал, а во- вторых, в далеком прошлом ему приходилось служить в настоящем артиллерийском полку, и в этом заключалось его выгодное отличие от «лесного» большинства. Так или иначе, но доверие вышестоящих дорогого стоит, и Щеголь до сих пор не мог прийти в себя. Его просто распирало от ликования и гордости. С вверенными ему артвзводами он должен был поддержать в трудную минуту самого Лили! Да мог ли он думать о таком, мог ли надеяться? Честное слово, ради этого стоило подсуетиться! Во всяком случае к нужному часу все до единого орудия – включая и те, что были без колес, оказались доставленными на место. Люди работали, как звери, заразившись пониманием важности творимого. Впрочем, многим это было в охотку. Затянувшийся период безделья в достаточной степени утомил обитателей Горки, а Щеголь по собственному опыту знал, что даже самому откровенному лодырю пусть раз в полгода, но нужна основательная встряска.
Потные и довольные, люди закуривали возле пушек, с вожделением поглядывали в сторону парящих туманом болот – туда, куда были направлены стволы орудий. Тринадцать пушек, чертова дюжина. Не лишенный суеверия, Щеголь предпочел бы иное число боевых единиц, но четырнадцатого орудия им просто не нашли, а отказываться от тринадцатого, ослабляя тем самым огневую мощь батареи, было, разумеется, глупо.
Кое-кто уже запаливал костерки, разогревая на огне банки с тушонкой, люди стелили на землю бушлаты и телогрейки, растягиваясь на них в самых вольных позах. Щеголь однако расслабляться не спешил. Высокое доверие продолжало греть, и с прежней энергией в двадцатый или тридцатый раз он обходил импровизированную батарею, проверяя крепеж станин, сектора обстрелов и оптику наведения. Три гаубицы, восемь полевых орудий и одна сдвоенная зенитная артустановка – таким разномастным хозяйством следовало ему отныне командовать. Пару ракетных установок пришлось оставить на Горке. Автомашины, перевозящие на себе реактивную смерть, были давным давно приспособлены для иных нужд. Установки превратились в стационарную, вмороженную в бетон силу. Впрочем, надеялись обойтись без них, тем более, что в пушках Щеголь понимал значительно больше. Пушка, по его мнению, была большим пистолетом, снаряд – пулей, а оптика заменяла прицел с мушкой. Стрелять из мощных орудий Щеголь любил, и когда снаряды рвались в нужных точках, он получал прямо-таки физиологическое наслаждение. Даже грохот – главный минус крупного калибра – его ничуть не смущал. Однажды, на проводимых раз стрельбах, он уже доказал, что артиллерия Горки на многое способна. Возможно, Кит это запомнил.
В данном случае все осложнялось тем, что стрелять должны были по невидимой цели, ориентируясь по данным высланных вперед наблюдателей. С подобными задачами Щеголь еще не сталкивался, и предстоящее наполняло его смутной тревогой. Впрочем, никакой внутренней паники он по-прежнему не ощущал, с оптимизмом полагая, что наблюдателей с полевыми телефонными аппаратами окажется вполне достаточно.
– Эй, командир! – ему помахал рукой взволнованный Кабан. Толстые его пальцы сжимали миниатюрную трубку. – Мой парень уже там – и он видит эту хреновину!
– Что? – Щеголь растерялся. – Но ее не должно там быть! Лили выманит эту железяку наружу, и когда они схлестнутся…
– Говорю тебе, она уже там!
Щеголь вырвал из его рук трубку. Задача без того была непростой, и любые непредвиденные обстоятельства осложняли ее еще больше. Слова Лили были законом. И если пигопаг сказал одно, а на деле выходило другое – впору было занервничать. Похоже, с наблюдателем творилась та же история. Сбивчивой скороговоркой он повторял одно и то же – про «адскую железяку», что стоит на месте без признаков жизни, про бронепоезд Лили въезжающий на рельсы бункерного кольца.
– Эта гадина оказалась намного ближе, чем мы ожидали, – пробормотал Кабан. – Но может, так даже лучше? Вернее накроем…
Он не закончил. Колыхнув листву до них донеслось громыхание далеких разрывов. Люди одновременно подняли головы, обратив взоры в сторону пугающих звуков.
– Это не Лили…
– Правильно! Это вертолеты, болван, – Щеголь ощутил внезапное сердцебиение. Такого буханья в груди он не ощущал, пожалуй, со времен боевых действий против Дикой Дивизии.
– Хватит греться! Разлеглись, понимаешь!.. Живо к орудиям! И каждому установить связь со своим наблюдателем. Каждому, ясно?…
Тринадцать пушек, тринадцать наблюдателей и тринадцать автономных телефонных аппаратов. Отчего-то только сейчас Щеголь подумал, что когда ВСЕ начнется, вся их, казалось, слаженная и отработанная система может оказаться совершенно непригодной. Но менять что-либо было уже поздно. От этой неуютной мысли он попросту отмахнулся.
Пожалуй, дуэлью назвать это было нельзя. Стоило соперникам обменяться первыми огненными оплеухами, как сразу стало очевидным неравенство сил. На один выстрел «адский бронепоезд» отвечал сразу дюжиной молний, и оба локомотива Лили оказались подбитыми почти с первых минут сражения. Канонада разразилась такая, что люди моментально оглохли. Задыхаясь от хрипа, в две глотки Лили орал в микрофон, пытаясь управлять событиями, но все уже шло само собой, и всемогущие руки судьбы неумолимо перебирали роковые четки, приближаясь к финалу, вычитая из числа живущих новые и новые костяшки.
Уже на второй минуте их главная гаубица, на которую возлагались особые надежды, сорвалась с креплений, станиной разворотив борт платформы и насмерть придавив одного из канониров. Использовать гаубицу далее стало невозможно. Очередной выстрел немедленно сбросил бы орудие с платформы. Шипели огнетушители, экипаж, как умел, тушил разгорающееся пламя. Кое-кто предусмотрительно надел противогазы, едкий дым раздирал легкие, кружил головы. Впрочем, им тоже кое-что удалось сделать. Первые залпы, самые, пожалуй, удачные, подожгли один из вражеских вагонов. Черный шлейф дыма стлался к небу, окутывая электронную оптику «адского робота», сбивая наводку. С пожаром противник справлялся, однако безусловно что-то на этом терял. Дергаясь, он вынужден был постоянно двигаться, выезжая из дымных клубов и только тогда возобновляя огонь.
– Черт!.. Да бейте же по нему, бейте! – не выдержав, двухголовый атаман бросился по переходу в сторону рубки. Артур, пригнувшись, поглядел ему в спину. Разрыв ударил совсем близко. Осколки россыпью ударили по броне, вспарывая мешки с песком, разбивая в щепу дощатый настил платформы.
Слуха Артура коснулись сдавленные крики. Развернувшись, он кинулся к орудиям поврежденного вагона. Споткнувшись о тело, упал, ладонями угодив в теплую багровую кашу, кое-как поднялся. А вскоре бывший солдат уже помогал комендорам подтаскивать липкие от крови снаряды к орудию. В отличие от врага, они продолжали стоять на месте, представляя собой отменную мишень. Выплевывая снаряд за снарядом, орудие наполняло помещение едким пороховым угаром. Времени старались не терять, прицеливаясь наспех, хорошо понимая ценность убегающих мгновений. Еще один вагон «адского бронепоезда» зачадил дымом, но Артур уже перестал верить в эффективность каких-либо попаданий. Тяжелый состав вздрагивал и гудел гигантским барабаном. Каждую секунду на нем вспыхивали новые пожары, и россыпь осколков стегала по металлу, поднимая без того высокую температуру. Обливаясь потом, те, кто еще был жив, метались между ящиками со снарядами и орудиями, ругаясь и сипло выкрикивая бессвязное. Возможно, люди еще надеялись на что-то, а может, и нет, но яростью они отвечали на ярость и продолжали воевать просто потому, что иного выхода у них уже не было.
Крупный снаряд ударил в дальний конец вагона, огненными лепестками разорвав десятисантиметровой толщины броню, лопнув внутри слепящей вспышкой. Удар небывалой силы, подкрепленный вихрем осколков, положил разом всю обслугу. Лишь двое, спустя некоторое время, подняли головы: комендор с отсеченной кистью и Артур, раненая спина которого обильно кровоточила.
То, что с самого начала вызывало ухмылку Артура (Щеголь это видел, когда солдатик беседовал с Лили), кажется, начинало сбываться. Вся система корректировки залпового огня посредством телефонной связи пошла прахом, едва начался бой. Взрывы гаубиц мешались с взрывами пушек бронепоезда, а разномастность орудий работала против наводчиков. Градусная сетка, целик – все было индивидуальным для каждого ствола. Возможно, если бы они видели этот чертов бронепоезд, они могли бы хоть как-то поделить между собой секторы обстрела, но чертов туман путал все карты – и
