купленных ими людей.
Под шум голосов Джонни и Робби обменялись довольными взглядами. Они уже злорадствовали, предвкушая полный провал парламентской сессии 1705 года.
Уже к вечеру Гамильтон, считавшийся лидером оппозиции, заверил своих сторонников, что вопрос о назначении уполномоченных сегодня голосоваться не будет, и многие уехали домой к семьям или на ужин в клубы. Но едва они покинули здание парламента, Гамильтон потребовал слова и произнес речь, неожиданно превратившуюся из примирительной в заискивающую. Закончил он тем, что назначение уполномоченных, которым предстоит подписывать унию, должно зависеть от королевы.
Карры вместе с теми, кто так долго боролся за свободу Шотландии, были ошеломлены. Никто не ожидал, что это предложение будет сделано сегодня, а тем более что оно будет исходить от его светлости герцога, который с самого начала парламентской сессии протестовал против любого предложения сторонников королевы. Двенадцать — пятнадцать человек выбежали из здания парламента в ярости и отчаянии, крича, что нет смысла оставаться после того, как герцог Гамильтон подло их предал. Более здравомыслящие решили оторвать коллег от ужина или поспешно поднялись, чтобы произнести резкие гневные речи против герцога. Но сторонники правительства, очевидно, заранее осведомленные об этой невероятной подлости, немедленно затеяли голосование, прежде чем отсутствующие члены вернутся обратно. Выгодная для сторонников королевы резолюция была вынесена с перевесом всего в четыре голоса.
Вспыльчивого Флетчера едва не хватил удар, а Локхарт выразился от имени тех, кто все еще стоял в потрясенном безмолвии, вызванном мерзкой изменой их лидера.
— Этот день будет отмечен как начало гибели Шотландии.
Теперь никаких переговоров об унии не будет…Только договор между двумя группами, назначенными и управляемыми английскими министрами.
Все было кончено.
Шотландия потерпела поражение.
Долгая борьба за независимость была принесена в жертву самой низкой алчности, и все, кто той ночью собрался у «Стайлза», больше ни о чем не могли говорить. Некоторые шептались, как на похоронах, другие требовали мести. Многие просто молчали, до сих пор пребывая в кошмарном, мучительном оцепенении.
Некоторые из присутствующих попытались предложить парламентские обструкции, чтобы хоть как-то нейтрализовать гибельные последствия голосования, но даже эти несколько человек понимали, что это не что иное, как тактика проволочек. Что сделано, то сделано, и Англия поглотит Шотландию без всякой надежды на перемены к лучшему.
Во время этой странной заупокойной службы по Шотландии Робби упорно молчал, слишком убитый горем, чтобы участвовать в разговорах. Не только его страна раздавлена пятой Англии, но и личная жизнь лежала в руинах. Теперь Шотландией станут управлять люди вроде Куинсберри и Аргайлла. Будут прибирать к рукам государственные деньги. Раздавать должности и титулы за деньги и услуги. Смогут самым законным образом насиловать страну. А вот Каллум Марри, возможный отец ребенка Роксаны, попал в милость к графине Килмарнок. Возможно, даже сейчас уговаривает ее выйти за него замуж, — омерзительная мысль.
Такая черная полоса заставила Робби серьезно задуматься о жизни отшельником. И пока вокруг шумели то едкие, то скорбные тирады, он решал, не стоит ли удалиться в одно из самых дальних своих поместий, где его никто не потревожит.
Ближе к утру он собрался уходить, и Джонни немедленно вскинул голову:
— Когда едешь на север?
Каким бы загадочным ни казался вопрос, Робби понял его.
— Позже, — уклончиво ответил он.
— Когда «позже»?
— Пока не знаю.
— Тебе нужно что-то решать, — заметил Джонни таким тоном, что Дэвид и еще несколько человек недоуменно уставились на него.
— Возможно, не мне, — язвительно пробормотал Робби.
Глаза Джонни предостерегающе сверкнули, однако голос оставался обманчиво мягким:
— Если мы не увидимся до твоего отъезда, желаю счастливого пути.
— Я пока что иду домой спать, но спасибо за добрые пожелания, — пробурчал Робби.
Но он не сразу поехал домой. Слишком тревожными, слишком мучительными были мысли. Вместо этого он долго гулял по улицам и переулкам города, пытаясь взять себя в руки, разобраться в происходящем, понять, есть ли у него выход. И если он отправится к Роксане, захочет ли она его видеть? Захочет ли он видеть ее? Снова и снова пресмыкаться перед ней? А если захочет, какие гарантии, что Роксана простит его? Если он, как предлагает брат, отправится на север и сделает ей предложение, согласится ли она стать его женой?
За несколько недель их разлуки она появлялась в обществе под руку с разными мужчинами, чаще всего с Каллумом, но не только с ним. Она не выглядела опечаленной или убитой горем. Но как же жалок и несчастен он без нее. Черт! Жаль, что он недостаточно трезв, чтобы понять собственные эмоции. А может, недостаточно пьян? Наверное, последнее, решил Робби, как теперь бывало все чаще. Нужно выпить.
Направившись к дому, он зашагал по Хай-стрит. Солнце золотило небо и волосы Робби. Он по- прежнему был ни в чем не уверен, не знал, что делать, не представлял, как поступит брат, если он станет бездействовать. Может, ему вообще все равно?
Робби открыл дверь, тихо прошел мимо спящего на стуле лакея и захватил из кабинета бутылку виски, прежде чем подняться в свою спальню. Немного постоял на пороге, сжимая горлышко бутылки. Еще мгновение — и тихо закрыл за собой дверь. Прислонился к дубовой панели, откупорил бутылку и жадно припал к источнику живительной влаги.
