Опиум

Неизменен, проницаем
Дождь, как принцип мирозданья.

То рыдали, то грешили
Те глаза в потёках краски.
Холодеющие ласки
Лона крон разворошили.

А шагнёшь под них и снова
Только волосы намочишь,
Только снова тайно хочешь
Слушать плач дождя ночного.

Опиум

На рассвете вышли в сад Вы
Созерцать созвездье Рака.
Там, с улыбкой бодисатвы,
Я дербанил клумбу мака.

Клочья белого тумана —
Дым обугленных утопий.
На бутонах горькой манной
Проступал жемчужный опий.

Лауданум?.. — Ну, да ладно…
Там, где нежится Непрядва,
Как привет из Таиланда
Эта древняя неправда.

Ложь — летучих снов основа
За цветной подкладкой мрака.
Легче тени, раньше слова,
Проще смерти горечь мака.

Скорбный Ангел молвит «Amen»,
За смиреньем пряча скуку,
И просящему не камень —
Жемчуг вкладывает в руку.

Ахилл

Пока Ахилл бежит за черепахой
По рытвинам и пустошам пространства
Агонии, Аида или Рая,
Бегу и я без радости и страха,
Лишь меркнущее Космоса убранство
Озябшим краем зрения вбирая.

Твердил бы Гамлет мне свои вопросы,
Когда бы знал апории Зенона,
Угрюмый недоучка Виттенберга.
И умное бессмертие даоса,
И вечность из фарфора и картона
Вместились в такт одышливого бега.

Беги, беги, вдыхай свою надежду…
Но лёгкие стенают об ожоге,
Вздымая грудь под вымокшей рубахой.
И я один в своем извечном «между»…
Какая смерть!.. Есть только этот джоггинг,
Пока Ахилл бежит за черепахой.

Игрушка

Сердце просто капля киновари
В полночь на Суворовском бульваре.
Светофор. Амброзия. Не спится.
Зренье ночью, как стальная спица.
С посошком сквозь мёртвые посады,
Свысока прищурились мансарды,
Бесится хипесница-поземка,
Дышит паром спящая подземка,