Учительница стала прилежной ученицей. И в этот момент пони споткнулся и осел на задние ноги, чего не случалось с беднягой Хойхо тысячу лет. Виктория мгновенно отреагировала, и рука ее метнулась к поводьям, но схватить их она не успела. Фиона действовала совершенно бессознательно: она сумела заставить пони присесть на все четыре ноги, ласково разговаривая с ним, и еще через секунду он высвободился из проволочной петли, валявшейся в густой траве в дальнем углу загона. Глаза у Виктории радостно горели. Она с восторгом воскликнула:
— Вот это да, мисс Макдоналд. Вы сделали это! Уж не знаю как, но вы заставили его присесть. Ничего себе!.Я должна сейчас же рассказать всем. Они, наверное, уже встали и ломают голову, куда мы запропастились. Поехали обратно.
Они повернули назад и тут же убедились, что никому ничего рассказывать не надо. Вся четверка стояла в воротах загона и смотрела на них во все глаза.
Элизабет, Уильям, Джеймс... Эдвард.
Виктория ударила пятками в бока своего пони.
— Поскакали, Фиона. Покажем им.
И они поскакали к воротам. Фиона испытала чувство истинного удовлетворения. Суровый Эдвард мог побранить ее за подвиги и даже разозлиться за то, что она предпочла ему Викторию.
— Ай да мисс Макдоналд. Великолепно! — воскликнул он с улыбкой.
Уже не чувство удовлетворения, а радость охватила Фиону. Впервые после того, как от нее ушел Иан, она ощутила себя живой и счастливой. Эдвард подставил ладонь под ее ногу.
— Я сама, — сказала Фиона, надеясь, что сумеет спрыгнуть на землю.
Она приподнялась на седле, осторожно опершись на шею пони. Пони повернул к ней свою морду и ткнулся мокрым носом в плечо. Не веря самой себе, Фиона протянула руку и притронулась к шелковистым ноздрям, обдавшим ее теплой струей воздуха. Она не боялась! И даже когда Хойхо укусила муха и он стукнул о землю копытом, она не поежилась.
В порыве восторга Уильям встал на голову, и очки! свалились у него с носа. Эдвард подхватил Джеймса и усадил его в седло.
— Пошли! — крикнул он, и все двинулись к забору.
Фиона почувствовала вдруг страшный голод и с радостью убедилась, что Эдвард побеспокоился о завтраке. Они ели в уюте и тепле кухни, а Виктория время от времени бросала на нее заговорщицкие взгляды и улыбалась.
— Как насчет кулинарных уроков, Фиона? Мне кажется, я наконец созрела.
Фиона затаила дыхание, испугавшись, как бы Эдвард не заругал племянницу за то, что та назвала ее по имени. Но он только рассмеялся:
— Честная сделка, Вики. Ты учишь ее ездить верхом, а она учит тебя готовить. Честнее некуда. Удачи вам обеим... и да смилуется Бог над нашими желудками!
Дети отправились слушать передачу «Уроки домашней воскресной школы». Эдвард повернулся к Фионе:
— Кстати, когда ребятишки сделают радиоуроки, я познакомлю вас с еще одним обычаем нашей фермы. Мы отправимся в церковь.
Фиона с недоверием посмотрела на него. Эдвард засмеялся:
— Да, да. В нашу домашнюю церковь. Небольшую часовню Четырех ветров. Разве ребята не говорили вам?
Фиона покачала головой.
— Мы не ходили туда, потому что после смерти брата все у нас вверх ногами. Ну и к тому же, — он запнулся, — к тому же я хотел, чтобы земля на могиле Роберта утрамбовалась, прежде чем вести туда детей. Это семейная усыпальница. — И быстро договорил: — Труди устроила мне вчера нагоняй. Я-то знаю, что она расстроена, у нас все пошло наперекосяк. Из- за Труди мы теперь ездим туда на «лендровере», дорога идет по луговине, но в этом году было много снега и еще довольно сыро. Когда мы были маленькие, мы ходили туда пешком. Вообще-то это недалеко. Ее построил мой дедушка. В хорошую погоду сюда приезжает трижды в год пастор из Ванаки. Иногда он захватывает с собой туристов. Когда же мы приходим только семьей, то просто молимся. У нас есть пара песнопений из пресвитерианского молитвенника, псалом, молитвослов и пара текстов из Священного писания. На проповедь я не отваживаюсь.
Дети появились без двадцати одиннадцать с молитвенниками в руках с сияющими глазами и ангельским выражением на личиках. Фиона поняла, что дело серьезное. Садясь в «лендровер», она увидела, как Тамати подъехал на стареньком двухместном джипе, оттуда выглядывали Эмери и Тиаки.
Только теперь Фиона поняла, почему никогда не видела часовню. Они ехали какой-то неимоверной дорогой сквозь камедную рощу, с холма на холм, с холма в долину, потом снова вскарабкиваясь чуть ли не по отлогому склону Оленьего утеса, и там, четко выделяясь на фоне утреннего неба, высилась часовня Четырех ветров. Она стояла подобно стражу озера, прекрасная своей грубоватой простотой. Строение из омытых всеми дождями и овеянных всеми ветрами досок, окрашенных в белый цвет, с серой гонтовой кровлей и витражными окнами со свинцовыми переплетами. Дверь не была заперта, и они спокойно вошли внутрь. Сквозь окна в часовню струился солнечный свет. Деревянный алтарь представлял собой маорийскую резьбу с инкрустациями из крошечных кусочков перламутровых раковин пауа цвета крыл зимородка.
Мисс Трудингтон обратилась к Фионе:
— Не сыграете ли вы на органе, мисс Макдоналд. У меня сегодня пальцы совсем не гнутся.
Фиона подошла к инструменту, открыла крышку и села на табурет. Когда все запели старинный гимн, Фиона не могла поверить, что все это на самом деле. Она была за тринадцать тысяч миль от Шотландии и распевала шотландские церковные песнопения по шотландскому церковному молитвеннику. На кафедре стоял не ее отец, а Эдвард Кэмпбелл. А паству составляли мисс Трудингтон, вылитая старая дева из Блумсберийского интерната, трое новозеландских аборигенов, четверо Кэмпбеллов, маленьких полукровок маори, сохранивших шотландское картавое «р». И все было именно так, и тут ничего нельзя было изменить. Фиона как зачарованная слушала удивительные маорийские голоса. Ничего более прекрасного она не слышала.
Когда вышли из часовни, Эдвард сказал:
— Садитесь в «лендровер», а я покажу мисс Макдоналд наше фамильное кладбище.
И они пошли вдоль редких могил, одиноко выступавших на пронизываемом ветрами утесе. Это был последний приют Кэмпбеллов, живших здесь, любивших и умиравших. Надгробия были вытесаны из грубого камня, могилы ухожены. Было несколько захоронений не Кэмпбеллов: ребенка работавшей на ферме четы, старого бродяги, прижившегося в доме и здесь скончавшегося, старушки-маори, во дни матери Эдварда выпекавшей хлеб и готовившей еду для стригальщиков овец. Они подошли к общей могиле Роберта и Ранги, хотя на камне не было имени Роберта. Под внушительным перечнем титулов Рангимарие были выбиты слова: «Истинно королевская дочь». Фиона резко двинулась прочь. Непрошеная слеза упала на камень могилы. Это был самый счастливый день за все время пребывания Фионы в «Бель Ноуз».
К чаю Виктория сподобилась приготовить вполне симпатичные булочки и хрустящие тонкие бисквиты. Выкладывая последние шедевры, от раскраснелась и светилась от гордости. Потом под надзором Фионы она приготовила новое блюдо к чаю: копченую семгу под белым соусом с нарезанными крутыми яйцами и соусом карри. Дети и взрослые, как это водится в семьях, отнеслись к новому откровению Виктории сначала с подозрением, затем стали превозносить его до небес и требовать еще.
Воскресный вечер был всегда в доме временем отдыха. Эдвард учил Уильяма шахматам с таким терпением, что Фиона только диву далась. Остальные играли в монополию. Джеймс забрался на подлокотник кресла Фионы, и, когда игра уже заканчивалась, он вдруг протянул руку и притронулся к местечку на затылке, прикрытому узлом волос.
— Что за странный шрам, мисс Макдоналд? Совсем как копыто! — воскликнул он, проведя пальчиком по шраму.
Все глаза устремились на Фиону, Эдвард и Уильям оторвались от своей игры. Фиона почувствовала, как краска заливает ее лицо.
— Джеймс, — быстро проговорил Эдвард, — разве можно так приставать к человеку.
— Ерунда, — также быстро откликнулась Фиона. — Это действительно след копыта, Джейми, мне
