Но, чуточку позже, поостыв, уже хвастался:
? Ну, как я его отметелил?
А войдя в раж, вовсе разошелся, стал припоминать подробности избиения, учить:
? Лучше бы, профессор, так...
Он изобразил удар наотмашь, калганом, ногой ? прыжок, туловище отклонено назад, ноги в прыжке пытаются достать воображаемого противника... Садык ? человек, посетивший мир взрослости, на глазах преобразился в моего сверстника...
Но будто опрокинулось время ? поля, стерня, ежедневно пыльные улицы, безлюдные проулки ? все- все пропитало холодное, декабрьское; земля потяжелела, холодным расплавленным свинцом кое-где лежал лед, сквозь плотный воздух натуженно пробивались голоса, цокали об лед копыта лошадей...
А вот Садык лупит вовсю под бок коня ? Рыжая несется по свинцовому шоссе. Я снова пытаюсь войти в шкуру другого человека ? Садыка.
И вот уже Садык ? я. Я ? Садык.
Скачу ? куда? Не все ли равно! Мимо проносятся избы, люди, деревья, и все ? и знакомое, и незнакомое ? будто вместе со мной отныне в мире с другим измерением, иными особенностями.
Но как замечательно устремлена вперед Рыжая.
Во дворе сельского клуба, у кряжистых застолетних тополей, стояли группки мальчишек ? как здорово, что они видели бешеный бег Рыжей! И меня, слившегося в едином порыве с Рыжей! Впереди ? двое всадников. Каких-нибудь пятьдесят, тридцать, десять метров отделяли меня от них. И вдруг, всколыхнувшись, Садыков мир во мне замер: я увидел во всадниках, мужчине и женщине, роковое ? краешек своей судьбы.
Сбоку ? поблекшие жилые строения. У ворот обговаривали дела незнакомые люди. Круто уходила вниз насыпь шоссе... Но ? нет, нет! Того, что должно последовать в следующий миг я не желал, все во мне восстало против этого. В самом деле, что смерть? Ничего? Но тогда что 'ничего'? И, главное, зачем ничего? И я поспешно 'вышел' из Садыка.
Нет!
ГЛАВА VI. РАДОСТИ И ПЕЧАЛИ
'...32 года назад, дорогой Ибн, мы расстались с тобой... Путь наш лежал в Кок-Янгак. На четвертый день мы добрались до Джалал-Абада, оттуда до Кок-Янгака ? подать рукой. Не буду вдаваться в подробности нашего бытия в Кок-Янгаке, маленьком шахтерском городке, ? скажу лишь, что привыкал я к новому трудно. Упорно пытаюсь вспомнить что-то значительное из кок-янгакской биографии ? увы! Маленький оазис среди желтых опаленных солнцем холмов, короткие улицы, взбегающие наверх, корпуса терриконов, чумазые строения, угольные склады, школа ? вот, пожалуй, все, что вспоминается о тех днях... Мама работала секретарем в горисполкоме и постоянно спешила. Отчим-маркшейдер, напротив, жил неторопливо, любил возиться дома с велосипедом, позже ? с мотоциклом.
Впрочем, два-три эпизода вспоминаю с удовольствием...
Однажды отчим укатил меня в урочище Кара-Алма, день весь мы провели в лесу, лазали по пологим склонам холмов, перебирая под орешником завалы сухих листьев. Вылазка удалась: мы насобирали мешок орехов. Дело, однако, не в орехах ? то один из самых добрых дней в жизни. Все отзывалось в сердце восторгом: по-мушкетерски уничтожили мы обильную еду, потом лежали под развесистым орешником, любуясь видом на долину. Отчим рассказывал о здешних лесах. Поражал возраст леса ? древний, даже в исчислении геологическом ? подумать только: несколько миллионов лет назад здесь находились такие же орехоплодовые леса! Не догадывался я, что тогда в Кара-Алме я получил первый урок по геологии.
Остался в памяти и второй урок. И снова ? благодаря отчиму: тот однажды в хорошем настроении позвал меня в шахту. Спуск под землю запомнился в деталях: мы облачились в брезентовые куртки, нахлобучили пластмассовые каски, вооружились шахтерскими лампами, потом, затерявшись в толпе шахтеров в таких же куртках и касках, вдруг стремительно двинулись вниз, в подземный лабиринт.
Мы почти ползком протиснулись в тесную выработку.
Шахтеры сидели на высыпках угля в ожидании маркшейдера.
? Уголек исчезает, ? сказал один из них, направив пучок света на нас.
? Да ну! ? удивился отчим. ? Где?
? Поглядите, ? почти все лампы повернулись в глубь выработки.
Отчим деловито обшарил выработку, постучал молотком по комьям угля. Задумался.
? Здесь? ? поинтересовался он, ткнув молотком о выступ глинистой породы.
Он прошелся пучком света по кровле пласта вдоль границы глины и угля, наискосок выработки. Я обратил внимание на такую же полоску с углем и глиной на дне выработки.
? Надо бы геолога пригласить, ? произнес кто-то неуверенно. Отчим не ответил.
? Уголь сдвинулся вниз, ? вырвалось вдруг у меня.
? Похоже, ? поддержал меня неожиданно кто-то из горняков.
Отчим странно взглянул на меня, затем отвернулся, принялся стучать молотком о стенку выработки.
? И без геолога ясно ? ушел, ? сказал он не то себе, не то всем сразу.
? Ушел... ушел, ? прокатилось в группе шахтеров. Вышли наверх изрядно испачканные углем. Мылись в душевой, и отчим говорил, разбрызгивая воду:
? Как смекнул о сдвиге? Впервые увидел пласт и ? надо же! ? сообразил! Тебе, братец, полагаю, надо подавать документы на геологический! Подумай.
Мое отношение к отчиму было противоречивым. Я не любил его, но некоторые черты характера его вызывали уважение. Я не мог не оценить его, казалось, бесконечное терпение к моим шалостям. Умиляла его страсть к чтению. А вот его привычка по воскресеньям облачаться в белые из парашютного шелка брюки выводили меня из себя, раздражала и его молчаливость, смахивавшая, казалось, на скрытность... Понимаю, что не всегда справедлив, но дистанция между пониманием и действиями часто огромная и изменить здесь что-либо не так просто.
Пишу о случае в шахте вот почему. Отчим будто невзначай подглядел мое будущее – которое, впрочем, вспыхнуло и тут же погасло. До поры до времени. Небольшая заметка в одном из номеров 'Литературной газеты' погасила эту искорку. Рядовая заметка, по сути ? информация об институте востоковедения ? групповой портрет, текст: вот, мол, состоялся выпуск студентов-дальневосточников. Ничего особенного, но надо видеть, как отныне я забредил востоком. Названия стран ? Непал, Таиланд, Саудовская Аравия, Индия, Япония, Филиппины ? звучали чарующей музыкой. Виденное и слышанное о Востоке трансформировалось в сознании в наивные желания, я видел себя полиглотом-знатоком восточных языков, сотрудником посольства или консульства, путешествующим по экзотическим странам. Я считал месяцы, недели, дни до окончания школы, чтобы немедленно ринуться на штурм, а когда стало ясно, что год потерян, охватило уныние, я чувствовал то, что чувствует, пожалуй, человек, отставший в пустыне из-за пустяка от каравана. Три года армейской службы в саперных частях в Туркмении, разумеется, не могли ни в малейшей степени утешить. Вот и вся память о шести годах жизни в Кок-Янгаке после разлуки с тобой. Не густо?
Зато первый же послеармейский год был мой ? это точно.
В Москве с первых же минут я испытывал удивительную приподнятость. Институт находился в небольшом четырехэтажном сером здании на берегу Яузы. По другую сторону шоссе стоял стеной лес ? здесь пролегала окраина сокольнического парка с прудом, просеками, заселенными с краев. На другом берегу реки тоже виднелся лес: дальше, справа, ? фабричные трубы.
