Жунковского у книжного шкафа с книгой в руках.
Тут же почали бутылку шампанского. Я предложил перейти на крепкое. Отказался Жунковский своеобразно: похвалил шампанское, и стало ясно, что из двух зол он выбрал наименьшее.
О чем говорят люди после сорокалетней разлуки? Конечно, вспоминают, слушают собеседника, себя... Впрочем, сразу не станут вот так рассказывать и слушать ? сначала посыпятся вопросы, ответы, ахи, охи. У нас неожиданно, правда, после обрывистых ахов да охов, началось с дискуссии о музыке. Жунковскому нравилась серьезная музыка.
? От нее зубная боль, - сказал он о рок-музыке, ? но ты, вижу любитель...
Вот как!
Годы, будто клином разделили общее между нами: Жунковский тот и не тот. Невесть какая реплика гостя возбудила любопытство. Мне показалось, что отношение его к музыке ? ключ к пониманию жизни Жунковского на отрезке, прожитом нами вдали друг от друга. 'Где-то в начале пятидесятых годов ему стало не до 'музЫки'. И у меня обстояло не иначе, ? думал я. ? Но подрос племянник, я сначала невольно, потом глубже прирастал к его увлечениям... К музыкальным тоже. 'МузЫка' началась с рок-н-рола, битлсы гремели у нас уже в шестидесятых ? вот с битлсов-то и началось мое вхождение в 'музЫку'...
? Бред, скверная организация случайных звуков, ? улыбался гость.
? Не согласен.
? Почему? Объясни.
Не прошло и получаса с момента встречи и ? первое серьезное 'почему'? Жунковский преобразился в напористого петуха... 'Да, он потерял вкус к новым веяниям в музыке в начале пятидесятых, ? думал я. ? Что его увлекло?' В 'музЫке', в отношении к ней, почудилось мне и в самом деле зацепка к пониманию нынешнего Жунковского. Я завелся, доказывая, что рок-музыка не бред, далеко не бред, как может показаться с первого раза, что она такое же дитя времени, как, скажем, конструкции из железа, бетона и стекла, компьютеры, ЭВМ... Жунковский слушал со всепрощающей улыбкой и по мере того, как я углубился в рассуждения, все более расплывался в умилении. В улыбке его читалось: 'Мне, разумеется, наплевать на роки, биты, металлы и неметаллы ? я не в том возрасте, чтобы раскалываться орехом за один сеанс. Но слушаю с интересом, потому что все, что исходит от тебя ? для меня важно. Додик ? поклонник рок-музыки ? держите! Как замечательно!..'
И оперетта нравится?
? Конечно.
? Национальная песня?
? Да. И мукамы.
? Что это 'мукамы'?
Я рассказал о недавнем концерте уйгурской певицы Кадыровой, о волнующих чувствах, вызванных древне-уйгурскими мукамами в ее исполнении. Глаза у Жунковского загорелись, но отнюдь не от интереса к мукамам ? в глазах гостя читался явно восторг иного рода: нет, его Жунковского, захватила моя манера рассказывать ? то есть, что ему, Жунковскому, знакомо с детства ? и не только захватила, но и обрадовала, как нечто стоящее близко, родственное к истокам его бытия. 'Вот так ты загорался и раньше, ? говорил его взгляд, ? вот так пересказывал нам содержание кинофильмов...' Отношение к музыке ? нечто позволяющее разглядеть в Жунковском новое и старое, приобретения и неизбежные за долгие годы потери. Я рассказывал о потрясении, испытанном на вечере мукамов, о зримых ассоциациях, рожденных мукамами.
? Она пела, а передо мной ? угасали, чтобы объявиться заново: пыльные кишлаки у каменных предгорий... пестрые базары, ? говорил я порывисто, увлеченно и, кажется, несколько высокопарно, ? казалось, голос певицы, оплакивая и ободряя, плыл над историей народа...
А потом с мальчишечьей непринужденностью мы оседлали другую тему, вспомнили шахтеров ? Жунковский некогда работал на угольных шахтах, а мне привелось ползать в подземных лабиринтах по делам киношным, в поисках материала для сценария о шахтерах. Я рассказывал о музыке, пригрезившейся во время плутаний по заброшенной выработке ? снопик света от лампы тогда выхватывал во мгле глыбы, выпиравшиеся отовсюду... Я погасил лампу ? обступила плотная темень, и в следующую минуту, когда я включил снова лампу, а сноп света соприкоснулся с каменной стеной, двинулся дальше, родилось ощущение музыки ? казалось, голоса глыб, сотен и тысяч частиц в камне собрались в мощную полифонию... Я рассказывал, а собеседник, наверняка, слушая, также как и я, пытался понять меня с помощью своего 'меченого атома', искал и, наверное, находил интересное для него.
Я извлек из груды пластинок желтую с записями музыки тридцатых и сороковых годов. В эту минуту за спиной в дверях зазвенело.
Электрический звонок у нас в дверях с норовом: при двух-трех коротких нажатиях на кнопку издает резкие квакающие звуки ? кхва-кхва-кхва: один длинный ? звук, напоминающий вжиканье лезвия ножа о наждак ? вж-ж-а-х…'Своего' мы опознаем просто: 'свой' сперва толкнет хозяйски в дверь и лишь затем, если она заперта, позвонит, У каждого своя манера обращаться со звонком: один короткий ? знак племянника; я предпочитаю несколько коротких; у жены характер звонка зависит от настроения; очередь из двух, а то из трех серий ? нетерпение, смешанное с раздражением ('Уснули, что ли!'), хотя порою, открывая дверь в ожидании разноса, я видел на ее лице противоположное; и, наконец, протяжное тяжелое ? это почти всегда признак усталости и неудовлетворения. Электрические звонки в сочетании с характером шагов на лестничной площадке ? прекрасные упражнения для ленивого ума, для людей, обреченных обстоятельствами на домашнее заточение.
Вот и теперь после неторопливого топота за стеной на лестничной площадке с долгой паузой в конце, а затем нетерпеливо радостного 'кхва-кхва-кхва-кхва' мой мозг обратился в систему опознания, миг-другой спустя я знал: да, жена!
Вернулась жена основательно нагруженной; в руках по тяжелой авоське: перед дверьми, перед нажатием кнопки поставила груз на пол, перевела дух ? вот секрет паузы между шагами на лестнице и звонком.
Кхва! Кхва! Кхва! Кхва!
Я вышел быстрыми шагами в коридор, приложил палец к губам, на всякий случай перестраховываясь от ненужных диалогов, вроде: 'Опять с газетой на диване!' ? 'Ты у меня всевидящая ? именно так и обстояло, дорогая!' ? 'Я не 'дорогая' ? я грузчик, ворочаю тоннами, перетаскиваю, таскаю...'
? Т-с-с...
? Приехал? ? спрашивает жена шепотом и, услышав утвердительное, говорит нарочно громко (о, бесхитростность женской души!), голос ее демонстрирует 'благополучие' в семье:
? Дауд, пожалуйста, помоги, ? ударение на 'пожалуйста'. Я невольно подыгрываю:
? Зачем столько сразу? Нагрузилась!
Жена для меня, безнадежного лентяя, ? настоящая находка; со сдержанной гордостью прикидываю содержимое сумок, скашиваю взгляд в проем дверей, что ведут в гостиную комнату ? там, в стекле книжного шкафа напротив отражается интерьер гостиной ? будто в зеркале вижу, как Жунковский, перебирая в руках книгу, через стекло шкафа поглядывает за событиями в коридоре.
? Артур!
Гость неторопливо поднимается из-за стола, выходит в коридор и с коротким 'О!' здоровается с женой. С этого степенное и задумчивое летит в тартарары ? предметы, люди ? все закручивается в вихре, и уже не разобрать порядка вещей, не различить шумы, голоса людей.
Мы устремились на кухню. На стол легло содержимое сумок, первыми ? стручки болгарского перца, крупного, с кулак, налитого, с толстой прозрачной кожурой ? казалось, ткни, и фонтанчиком на тебя ударит горький сок.
? Какой перец! ? похвалил Жунковский.
Перец и в самом деле, впрочем, как и все остальное, оказался превосходным.
Я неплохо знаю колхозный рынок, а потому, не спрашивая, по товарному виду покупки могу определить ее адрес: с уверенностью могу сказать, что редька, в числе первых извлеченная из сумки, совершила петлю из Ферганы, что перец, изумивший Жунковского, тоже ферганского происхождения, что морковные соломки
