Над головой под перестук фляг дрожали облака...
И вот, почти год спустя после побега из детдома, судьба привела Ромку в избушку Пароходной Тети...
Проснулся он от слабого толчка в плечо. Обернулся и, увидев перед собой человека в милицейской форме, сидящего на табуретке, встрепенулся, присел на краешек топчана. Позади милиционера, приложив пальцы к губам, стояла Пароходная Тетя. Милиционер был стар, редкозуб, усат, с розовым картофельным носом и с узкими глазами-щелочками. Левой рукой он держал за ремешок полевую сумку, правую опустил на Ромкины колени, зачем-то постучал по коленке и сказал, еще более сузив глаза, с ласковой иронией:
? Здравствуй, Гришка...
Ромка метнул недовольный взгляд на женщину, опустил глаза.
? Я не Гришка, ? буркнул он в ответ.
? А кто ты?
? Роман.
? Ромка, значит. Какая разница, Гришка или Ромка? Вставай, Ромка, одевайся.
? Зачем?
? Пойдем.
? Куда?
? Мыс тобой, Ромка, ? сказал с нарочитой мечтательностью милиционер, ? пойдем к тебе домой.
? У меня нет дома.
? А детдом ? не дом? ? милиционер нажал на слово 'дом'.
? Зачем?
? Как зачем? Жить, учиться. Эх, ты! Как по вашему... ж-жа-воронок! Сезон закончился, Гришка, хватит бегать. Мы сейчас пойдем в отделение, ? он приподнялся с табуретки. ? Ты там чуть-чуть посидишь. А мы побеседуем с начальством. Я попрошу начальника, чтобы свободный от дежурства мильтон отвез тебя в детдом. Начальник не согласится со мной, покачает вот так головой, поковыряет в носу ? нос у него, дорогой, что пещера в горах ? и скажет: 'Нет, нет... Ты взял ? ты и доставь'. И пойдем мы с тобой, Гришка, на перекресток. Остановлю машину. Заберемся в кузов на тюки и ? айда. Одевайся!
Ромка оделся, взглянул неодобрительно на тетеньку.
? Что же так смотришь на меня, милый? Я добра хотела. Какой из тебя вояка? Есть кому воевать... Ты лучше возьми на дорогу вот это, ? проговорила она, протягивая сверток с едой.
? Не надо! ? вспыхнул Ромка. ? Чаем поили! В баню сводили! Ненавижу!
Затем все произошло так, вернее, почти так, как предсказал милиционер. Дул сильный ветер. Они вдвоем, отвернувшись от ветра, стояли на перекрестке, в чиях. Милиционер крепко сжимал Ромкино запястье ? тот не утерпел и сказал в сердцах:
? Не убегу ? что вы так вцепились в руку?
? Да? Не убежишь?
? Сказал ведь!
? Верю. Ты меня, старика, не позорь, ? милиционер отпустил Ромкину руку. ? Сейчас я тебя доставлю. Обрадуются... Приведу тебя к директору и скажу: 'Принимайте Гришку...'
? Я...
Ладно, Ромку. Обещал, скажу, взяться за ум. А потом тебя накормят, принесут бо-ольшую чашку с лапшой... Ты ведь любишь лапшу с мясом? На третье ? бутерброд с маслом, с чаем фамильным... Посадят за парту и начнут, Ромка, тебя учить. А я поеду в Рыбачье, встречусь с начальником, попрошусь домой на отдых. Начальник отпустит. Пойду я, Гришка, домой. И-ех, хорошо дома....
В тот же день, едва он появился в створе ворот, чей-то срывающийся фальцет: 'Мякину привезли!..' заставил его сжаться.
? Смотри! С книгой! Мякина! ? такими словами встретил у порога своей комнаты в общежитии Черный Ромку, молниеносно перелистал коричневую книгу, заохал, восхищаясь, а затем, как ни в чем не бывало, прошел в глубь комнаты, сунул книгу себе в тумбочку, вернулся с ведерком и тряпкой. Ведерко поставил у Ромкиных ног, тряпку сунул ему в руки и сказал, кивнув на мальчишек, Ромкиных ровесников, орудовавших мокрыми тряпками в разных концах помещения:
? Книгу на досуге погляжу. А сейчас за работу, посмотрим, какой ты стал грамотный.
И засмеялся, у порога подростки тоже закатились в смехе. А в углу комнаты, стоя на коленях, сжимая обеими руками тряпку, замер, как на молитве, Корноухий. Его Ромка заметил краем глаза. И, вскипев, бросил в ярости со всей силы в лицо Черному мокрую тряпку и выбежал...
И с этого часа Ромкина жизнь круто изменилась. Как ни удивительно ? не в худшую сторону, как думал он, как того следовало ожидать, согласно строгим житейским правилам ? жизнь двинулась внешне в обход логике, но в действительности сообразуясь с какими-то скрытыми силами этой логики. Его отныне не задевал Черный, казалось, шлепок тряпкой образумил его, приумерил его притязания; он старался не замечать мальчика. Но зато потерю старался возместить на другом. Согнулся, пришибленным выглядел Корноухий ? не могло это пройти мимо Ромкиного внимания. Как-то он заглянул в дровяной склад. Чьи-то голоса за штабелем заставили замереть на месте. Заглянув в просвет между поленьями, он увидел в двух шагах от себя Корноухого с девочкой лет восьми-девяти. То была сестренка его: та же вышелушенность носа, уши торчком ? благо не раздвоенные, как у брата. Девочка держала в руках ломоть хлеба.
? Да ешь, ешь! ? уговаривал Корноухий. – Ведь есть хочется.
? Ела я.
? Вижу, как много съела, ? усмехнулся Корноухий, ? кусочек съела и радуешься.
? Кусочек, ? согласилась девочка.
? Почаще приходи сюда... ? сказал задумчиво по-взрослому Корноухий.
? Зачем?
? Еду буду приносить тебе.
? Каждый день?
? Каждый день, ? передразнил мальчик. ? Жирная будешь.
Девочка засмеялась.
? Что смешного?
? Не знаю...
? Знаешь, кто смеется по пустякам?
? Кто?
? Дураки.
Слова Корноухого, видимо, задели девочку, она насупилась.
? Ладно! Успокойся! И нос вытри. Вот так... Ешь, ? и когда девочка успокоилась, мечтательно, ковыряя прутиком землю, произнес: ? Теперь с едой будет хорошо. У меня, Дилька, блат, ? Корноухий не без гордости, важно, явно козыряя, произнес слово 'блат'. ? Знаешь aпy на кухне?
? Повара?
? Это она дала хлеба. Только никому ни слова.
? Раим, а когда домой?
У Ромки заныло сердце, заметалось в голове разлетными птицами прошлое...
? Помой голову, ? наставлял сестренку Корноухий.
? Мыла? Ладно, попрошу у апы.
Ромка незаметно обогнул поленницу, вышел во двор, остановился у заброшенного колодца, взглянул внутрь и увидел внизу, на дне, в узкой рамке шурфа, обрамленное по краям зеркало воды, взгляд скользнул по обомшелой деревянной кладке вверх; с поверхности створ колодца покрывала тоненькая корочка льда, по краям свисали сосульки...
Позже, как-то на рассвете, когда исчезли лед и гирлянды сосулек, он пришел сюда вдвоем с Корноухим.
