и ямы с трещинами, которых было немало и все какие-то неприятные.
— Мэгнусу такой север не понравился бы, — решил за отсутствующего козла виконт. — Сагранна лучше, особенно теперь. Лисенок получил свою войну, Бонифаций — жену, Бакна — козлерию, я — отъезд Шелиаха, а без него удоды и те повеселели. Все шло так хорошо, даже ты слегка влюбился. Интересно, как в Бакрии называют обманутых мужей? Вряд ли рогоносцами...
— Спросишь при случае.
— Мне Барха нравится, — не стал кривить душой Валме. — С другой стороны, откуда нам знать, вдруг супружеский долг ему отвратителен? Коннер говорил, Адгемар предлагал дочь тебе...
— Он предлагал ее половине Золотых земель... Этери не прогадала. Она будет королевой Бакрии. Великой. — Из кустов высунулась очередная трещина, Рокэ ее перемахнул даже не глядя, пришлось прыгать следом. — Ты тут? Я имел в виду Бакрию, хотя королева тоже может оказаться великой.
— А оно ей надо? Я имел в виду величие.
— Надо. Она дочь Адгемара.
— Франческа — Гампана, а ей оказалось не надо.
— Временно.
— Тогда Эмиль будет выглядеть Лионелем и в Савиньяках все окончательно запутаются. Не подумай только, что я ревную. Напиши я Франческе все, что собирался, в самом деле вышло бы обидно, а так... Мое чувство прекрасного не оскорблено. Блондин и брюнетка — не менее красиво, чем брюнет и блондинка, хотя немного жаль, конечно.
— Воспользуйся случаем и сочини романс, хотя для тебя все устроилось наилучшим образом. Не писать писем чужой жене гораздо удобней, чем не писать вдове, а писать — тем более.
— Ты что-то имеешь против вдов?
— Ровным счетом ничего, но вдова может захотеть не только писем, что убьет изрядную долю очарования, так что продолжай не писать. Франческа — это, как ты выражаешься, красиво. Ты еще не думал, на ком женишься?
— Думал, только без имен. Раз я больше не проклят, жениться мне нужно, но не сейчас же!
— Сейчас это было бы затруднительно. Оно, конечно, не к спеху, но Талигу нужен Ургот, и я вижу только двух пригодных мужей — тебя и Литенкетте. Придд для Елены молод, остальным сразу с женой и тестем не совладать.
— Себя и Савиньяка, который Лионель, ты придерживаешь?
— У меня, если ты забыл, проклятие, а Ли нужна фарфоровая статуэтка. Желательно с секретом.
— Золото или старая гальтарская бронза не годятся?
— Нет. Семейная радость Ли — это день за днем не давать разбить свою редкость. То, что можно ронять на пол и без ущерба закопать лет на тысячу, его не привлечет.
— Ну и зря, — фыркнул Марсель. Возможность без ущерба куда-нибудь урониться или закопаться влекла виконта со страшной силой, вздыбившийся склон с гадкой осыпью, так и норовившей сползти вместе с путниками в овраг, — нет, но Алва шагал напролом, а Валме сопровождал, рискуя переломать ноги. — За пару часов добраться из Бакрии до Надоров и тащиться по ним пешком — извращение.
— Несомненно.
— Носиться со своим проклятием тоже, — еще разок попытал счастья в сводничестве Марсель. — Ты боишься навредить даме и уходишь, а другие приходят и вредят ей же без всяких проклятий. Вроде Окделла или покойного Килеана... Да, я тебе говорил, что Лионель отлично ладил с Марианной? Сейчас она станет говорить иначе, ибо Эпинэ оглупляет, но можешь поверить — Савиньяк баронессу устраивал, а уж как устроил бы ты!
— Да пребудет с ней Эпинэ, а Лионеля я бы в жертву предпочел не приносить. Если не будет другого выхода, Елену он как-нибудь вытерпит, но зачем принуждать себя к тому, что другой сделает с удовольствием?
— Угу. Наделять других своими добродетелями пристойней, чем искать в них свои же пороки. Это не я сказал, не подумай...
— Само собой, не ты. Валмоны видят в ближних не добродетели и пороки, а то, что может пригодиться, и то, что мешает.
— Тебя послушать, какой-то Мэгнус выходит — что не съест, то забодает.
— Скорей капюшонная змея. Со сторонним дураком, не в том месте и не в то время оказавшимся, связываться не станет, разве что капюшон распустит. Но вот если рядом кладка, извините...
— Я предпочитаю уют и покой, — буркнул Марсель. — Окончательно я в этом уверился на бастионе... Или на козле. Не помню уже, но точно не на ызарге... Уют превыше всего, хотя от него бывают пузо и подагра, только какой уют без цветочниц и приличных физиономий?
— Да уж, — согласился Ворон. — Не вломись к виконту Валме обнаглевшее мироздание, кто бы об оном виконте хоть слово дурное сказал?
— Папенька. Пусть уж лучше будет мироздание, от него по крайней мере отделаться можно... Не хочешь позавтракать, а то я мяса прихватил? Конечно, один день можно попоститься, но сам же говоришь, приносить себя в жертву глупо.
— Тащить на себе гнилье глупее.
— Ну да, я слышал, что выходцы все портят, но, пока мы с Зоей болтали, вокруг ничего не сгнило и сам я не уснул. А если не уснул я, почему должно протухнуть мясо? Ты можешь бежать помедленнее? Мне надо сумку открыть…
Завтракать сели на поваленном еще зимой дереве. Завернутая в лепешки козлятина выглядела и пахла прекрасно, что и требовалось доказать. Если б еще эта струна, то есть песня, в башке не звенела!
3
— Против центра и правого крыла, что вполне ожидаемо... А резервы придерживает... — бормотал не отрывавший от глаза окуляр фок Варзов, обращаясь сразу ко всем и ни к кому, — как же было бы проще, введи он в бой все силы разом.
Резервы Бруно... Жермона они тоже беспокоили. Сейчас на занятые талигойцами курганы надвигались силы, хоть и превосходящие обороняющихся, но не так чтобы слишком. Сорок — сорок пять тысяч, включая кавалерию, на этом сходились все напряженно разглядывавшие врага офицеры. Значит, не менее трети дриксенской армии скрывается где-то за рощами на западном краю поля.
Марширующие к курганам две трети тоже впечатляли. Уже построившиеся, как положено, в две линии, они шли, стараясь держать общее равнение. Стройную и в чем-то даже красивую картину нарушала лишь конница. Все же Бруно осторожен до сумасшествия! Ночь напролет его кавалеристы не слезали с седел, патрулируя окрестности и беспокоя «фульгатов», а сейчас чуть ли не все подчиненные молодого Хелленштерна маячат перед талигойскими аванпостами, прикрывая пехоту. Сама же пехота движется с такой осторожностью, что можно не сомневаться — Бруно готов и к тому, что «фрошеры» атакуют первыми.
— Прогуляемся, — бросил фок Варзов, уводя Жермона от напряженно молчащей свиты. — В общем, дело ясное, и оно в том, чтобы выдержать, когда фельдгусь пустит в ход припрятанные козыри. Согласен?
— Да.
— Этих вот бодрячков мы должны удержать перед курганами. Обойти нас у Бруно не выйдет, остановим, и хитрец это понимает. Скорей всего, он будет высасывать из нас соки, а потом ударит в самом опасном месте. Снова согласен?
— Да.
— Значит, мы тоже будем беречь Райнштайнера до последнего. О чем думаешь?
— Обо всем понемногу. О резервах Бруно, о Давенпорте, даже об Ульрихе-Бертольде... Ойген считает его нашим талисманом.
— Райнштайнер, когда не воюет, суеверен, как сорок мельников, хотя что-то в этом есть. Хайнрих не слез бы с перевалов, даже желая сделать гадость зятю, — подданные такого не поняли бы, а тут гаунау с
