любая, я могу к ней обратиться. Вот мы и обратились.
Мэгги уже хотела было извиниться перед Ури за свой странный приступ ревности, но телефонный звонок лишил ее этой возможности. Она знаком попросила Ури остановить машину. Звонили из консульства. Конечно, глупо надеяться, что телефон ее не прослушивается. Но во всяком случае, в машине она все равно говорить не могла — музыка по-прежнему сверлила мозг и вытряхивала душу. Выбросить телефон на помойку? А как она тогда будет поддерживать связь со своими?
— Привет, Мэгги. Это Джим Дэвис. Я тут сижу с заместителем госсекретаря Санчесом и Брюсом Миллером.
В трубке щелкнуло, и Мэгги поняла, что Дэвис включил громкую связь.
— Здравствуй, девочка. Это Санчес. У нас тут небольшие неприятности…
— Небольшие неприятности? — раздался в трубке резкий возглас Миллера. — Это ты называешь небольшими неприятностями? Прекрасно! — Мэгги буквально видела, как Дэвис и Санчес скромно сидят за столом, склонившись над аппаратом, а Миллер ходит за их спинами взад-вперед, словно тигр в клетке. — Так вот, уважаемая Мэгги Костелло, на мой взгляд, у нас весьма и весьма крупные неприятности! Вся эта страна катится по чертовой наклонной плоскости как сорвавшаяся вагонетка. И катится на самое дно самой темной задницы! Вам известно, что арабы, которые проживают на израильских территориях, уже взбунтовались? Беспорядки в Галилее, Назарете, в самом Гефсиманском, будь он трижды неладен, саду! А «Хезболла» тоже не спит и знай себе лупит по северу Израиля почем зря. У нас большие проблемы, мисс Костелло.
— Понимаю…
— Я очень на это надеюсь, Мэгги. Я хочу, чтобы вы крепко запомнили: президент слишком много сил и ресурсов вложил в эти чертовы мирные переговоры, чтобы они теперь могли на наших глазах превратиться в кучу коровьих лепешек!
Мэгги догадывалась, что именно этой прямотой Брюс Миллер сделал себе славу в Вашингтоне. Он пер вперед как танк. Не считаясь с теми несчастными, кто подворачивался ему на пути. Задолго до того, как стать правой рукой президента, он блистал в телевизионных ток-шоу, затмевая там даже Билла О'Рейлиса и Криса Мэтьюза благодаря своему неподражаемому фермерскому жаргону. Он был очень умен, невероятно хитер, коварен и при этом в известной степени обаятелен. Идеальный политик. Телевизионные продюсеры души в нем не чаяли.
— У нас есть три большие причины, чтобы как следует впрячься в это дело, Мэгги. Во-первых, я отвечаю за то, чтобы президента в ноябре переизбрали на новый срок. Подписание мирного соглашения в Иерусалиме способно сделать выборы пустой формальностью. Это наш главный козырь. Такого не будет в кармане больше ни у одного кандидата. Во-вторых, достижение мира и согласия на Ближнем Востоке даже без всякого переизбрания обеспечит президенту место в истории. Он добьется успеха там, где очень многие сломали себе шею. Мне это нужно, Мэгги. Для меня это важно, черт возьми!
Мэгги усмехнулась. Она привыкла к общению с дипломатами, которые никогда не называли вещи своими именами, а обычно прикрывались «общегуманистическими» идеями. Брюс Миллер был не таков.
— И в-третьих, Мэгги. Это самое интересное, кстати. Обычно ведь как бывает? Доброе дело далеко не всегда приводит к личному успеху. Когда демократы добились учреждения избирательного права для негров, это было, безусловно, доброе дело. Но оно аукнулось Демократической партии, которая до сих пор не может толком оправиться от последствий своих благодеяний. Дело было доброе, но кончилось оно плохо. А теперь все совсем по-другому. Даже я, старая циничная жаба, отдаю себе в этом отчет. У нас есть шанс совершить доброе дело — и при этом добиться большого, невероятного личного успеха! Арабы и евреи убивают друг друга чуть не целое столетие! Если мы помирим их, на нас впору будет молиться! И мир обернется для нас такими дивидендами, которые вам и не снились, милая вы моя! Это, надеюсь, ясно?
— Ясно.
— Теперь выкладывайте, что вы там накопали.
Мэгги вкратце, не вдаваясь в подробности, рассказала о своих встречах с представителями противостоящих сторон — речь шла об аль-Шафи и Шапиро — и подчеркнула, что положить конец эскалации насилия в регионе и возобновить переговоры поможет разгадка тайны последних «инцидентов». Она заверила Миллера, что серьезно продвинулась в своем расследовании и ей нужно совсем немного времени, чтобы докопаться наконец до истины.
— Времени у нас нет, — жестко отрезал Брюс.
— Я знаю, господин Миллер, — проговорила Мэгги и внутренне щелкнула себя по носу за то, что в ее голос невольно закрались откровенно просительные нотки.
Впрочем, она действительно чувствовала за собой некоторую долю вины. Ей доверили ответственнейшую задачу, а она уже который день топчется на месте. Миллер был вовсе не такой уж законченный циник. В глубине души — пусть и где-то очень глубоко — он желал мира этой земле не меньше, чем Мэгги. И делал все, что было в его силах, чтобы этот мир воцарился. А она, вместо того чтобы помогать ему, не может сдвинуться с мертвой точки. Мэгги пообещала в самом скором времени связаться с Миллером и Санчесом, чтобы доложить о своих новых успехах, и отключилась. Когда Мэгги вернулась в машину, прежнее беспокойство из-за Орли показалось ей пустым.
Некоторое время они ехали в молчании. Мэгги напряженно размышляла, пытаясь понять, что будет с ней, если она вновь потерпит неудачу. Ури смотрел на дорогу и не лез с расспросами.
Когда они подъехали к адвокатской конторе, город уже изнывал от предвечерней духоты. Офис был облицован все тем же иерусалимским камнем, на который Мэгги уже не обращала внимания. Они поднялись на один лестничный пролет и остановились перед массивной дверью с табличкой: «Давид Розен, услуги адвоката».
Ури постучал, и под нажимом его руки дверь вдруг легко подалась. Ресепшн пустовал.
— Черт, неужели они сегодня закончили так рано… — пробормотал он.
После визита к Орли он был уверен в том, что они избавились от «жучков», которые до сих пор почти наверняка сопровождали их повсюду. Он громко позвал Розена, но не дождался ответа. Они с Мэгги пошли по коридору, заглядывая во все кабинеты. Контора будто вымерла.
— К какому часу он нас ждал? — спросила Мэгги.
— Я сказал, что немедленно выезжаю к нему.
— Ури! Тогда какого черта мы так долго возились? Неужели нельзя было обойтись без сеанса переодевания?!
Ури ничего не ответил.
Вскоре они добрались до просторного кабинета, который, очевидно, принадлежал заместителю Розена. Там тоже было пусто. И наконец они уперлись в самую роскошную дверь, и им открылся огромный зал, который Розен предпочитал называть своим рабочим пространством. Ури переступил порог и тут же замер на месте, сильно побледнев и широко раскрыв глаза.
Мэгги вошла в комнату следом и выглянула у него из-за плеча. У окна за огромным письменным столом сидел Давид Розен… безвольно уронив голову на грудь.
ГЛАВА 39
Акива Шапиро прожил в Израиле уже больше двадцати пяти лет и не раз за это время поминал свое американское происхождение и воспитание недобрым словом. Он стоял сейчас у окна, устремив тоскливый взгляд в сторону виноградников, где проходили военные занятия у поселенцев. Молодежь, по трое в ряд, делала выпады штыками в соломенные чучела, болтавшиеся на шпалерах. Никогда ему не стать такими, как они. Сейчас, конечно, уже годы не те, да и брюшко… Но беда в том, что и в молодости он не имел счастья ощущать себя частью «героического еврейского сопротивления». Его бесил даже не тот факт, что его час уже ушел. Просто он никогда и не пробивал.
Шапиро вырос в благополучном нью-йоркском пригороде Ривердейл. И пока его сверстники израильтяне мужали, вдыхая пороховой дым и сжимая в руках стволы автоматов, он ходил в школу и
