— А при чем тут американское посольство? И в чем, собственно, помогает?
— Она из дипломатической миссии, оказывает посреднические услуги на переговорах.
— Ну, это я уже понял, а тебе-то она с какой стати помогает и в чем именно?
«Он немолод и рассеян, но не идиот же…» — подумала Мэгги.
Ури вкратце рассказал то, что мог. Его мать отчего-то доверилась Мэгги, а теперь и он доверился ей; Мэгги помогает ему разобраться в тайне гибели отца. Получилось скомканно и сбивчиво. Понимая это, Ури подытожил прямым призывом:
— Господин Розен, одним словом, я ей верю и у меня от нее секретов нет.
— Отлично! — До адвоката наконец дошло. — Тогда держи!
И он, перегнувшись через стол, передал Ури простой белый конверт. Тот принял его как бесценную реликвию и, затаив дыхание, распечатал. На лице его отразилось недоумение: в конверте был диск.
— Нужен ди-ви-ди! — воскликнул Ури. — У вас есть на чем это посмотреть?
Розен развернул было к себе монитор своего рабочего компьютера, но Ури, обойдя вокруг стола, молча и настойчиво попросил адвоката освободить ему место. Сейчас ему было не до любезностей. Он вставил диск в приемник DVD-привода и запустил программу воспроизведения. Мэгги стояла справа от него, Розен — слева.
Поначалу экран был черен, но через несколько секунд на нем проступила надпись, выполненная на иврите.
— «Послание для Ури», — перевел Гутман-младший.
А затем они все увидели его отца. Он сидел у себя дома за столом, перед ним был экран домашнего компьютера, но смотрел он не на монитор, а в камеру. Мэгги вспомнила, что на столе у него валялась видеокамера. Очевидно, он находился в кабинете один, когда записывал это видео.
Гутман выглядел совсем иначе. Не так, как на кадрах телевизионной хроники. Даже трудно было представить, что это тот же человек. Под глазами его темнели круги от недосыпания и сильного переутомления, взгляд был более чем серьезен, в глазах строгость.
— Ури якири…
— «Мой дорогой Ури, — с ходу начал переводить Гутман-младший. — Надеюсь, тебе не придется увидеть эту запись. Если все будет хорошо, я просто заберу ее на следующей неделе у Розена и ему не придется вызывать тебя. Но я не могу рисковать и записал это послание на случай моего… внезапного исчезновения или даже смерти, ибо, Ури, все возможно. Мне остается лишь уповать на то, что Господь пожалеет меня и позволит мне самому во всем разобраться, чтобы не пришлось еще впутывать тебя…
…Но я понимаю также, что вступил на очень скользкий путь. И если мне суждено сорваться, будет непростительной ошибкой, даже преступлением, если я заберу свою тайну вместе с собой в могилу. Ибо мне, сынок, посчастливилось наткнуться на открытие, столь же древнее, сколь и великое. Оно способно изменить весь наш мир. Мы много спорили с тобой по самым разным поводам, много ругались. Не удивлюсь, если ты решишь, что я и сейчас все преувеличиваю. Но я хочу, чтобы ты знал — на сей раз в моих словах нет ни грамма преувеличения. Ни единого грамма».
Ури вдруг нажал на кнопку «Пауза». Обернувшись к Мэгги, он одними губами прошептал:
— Прослушка…
И был абсолютно прав. Розен звонил ему утром. Израильской разведке, или кто там «пас» их с Мэгги, этого звонка было вполне достаточно для того, чтобы нагрянуть к Розену и утыкать всю его контору подслушивающими и записывающими устройствами. Тем более что сам Розен дрых сном праведника.
Ури поднялся из-за стола и принялся рыскать по комнате в поисках чего-то такого, что было известно лишь ему одному. Наконец он включил телевизор, отыскал на одном из каналов американское шоу «Колесо фортуны» — сплошные крики, визги и аплодисменты, — затем развернул телевизор экраном к стене и вернулся за стол.
— Скрытые камеры очень часто вмонтируются именно в телевизор, который служит людям окном в мир, а разведчиком — в их личную жизнь.
За всем этим Розен наблюдал с немым удивлением.
Ури продолжил просмотр, предварительно снизив громкость, и переводил отцовские слова Мэгги чуть не на ухо. Мэгги стояла, наклонившись над ним и прикрыв глаза, что всегда помогало ей сосредоточиться.
— «Пару дней назад мне повезло сделать величайшее археологическое открытие всех времен. Любой ученый, получивший на руки такую находку, немедленно стал бы знаменит на весь мир и богат как Крез… Сам понимаешь, что уже одно это заставляет меня теперь бояться за свою жизнь и поминутно оборачиваться назад. Но моя находка бесценна вовсе не этим. Ты отлично меня знаешь и уже, наверно, понял, что я вновь говорю о большой политике». Еще бы не понять… — пробормотал Ури от себя. — «Ну хватит предисловий. Давай приступим к делу. Итак, Ури, держись за стул. Я отыскал личное завещание самого Авраама Авину. Да, ты не ослышался. Завещание Авраама, великого библейского патриарха. Вот ты уже не веришь мне и кривишь губы в своей традиционной ухмылке, которая, кстати, передалась тебе по наследству от меня самого. Но вот взгляни-ка своими глазами. Что ты теперь скажешь?»
В следующую минуту глаза и рот Мэгги широко раскрылись. Ури, замолчав, также вперил пораженный взгляд в экран адвокатского компьютера. Шимон Гутман достал откуда-то — никто из них не видел, откуда именно, — небольшую глиняную табличку и чуть придвинул ее к объективу видеокамеры. При этом у самого Шимона на лбу заблестели невесть откуда взявшиеся бисеринки пота.
— «Я не дам тебе возможности увидеть, что здесь написано, Ури. Бог его знает, в чьи руки может попасть эта запись. Думаешь, я параноик? Возможно. А скорее всего нет. Пойми, сын, многие люди готовы будут пуститься во все тяжкие, чтобы прочитать этот текст и заполучить себе саму табличку».
— Он прав, — шепнула Мэгги.
— «Ты, конечно, захочешь задать мне очевиднейший вопрос: с чего я взял, что табличка подлинная? Не буду утомлять тебя техническими подробностями, рассказывать о том, как я устанавливал возраст и происхождение глины, сверял язык и стилистику, особенности печати и прочее. Скажу лишь, что все это со всей определенностью говорит мне: табличка взялась из той эпохи и из тех мест, где жил Авраам. И клянусь тебе как ученый: ни один уважаемый эксперт не усомнится в подлинности таблички. И еще одно немаловажное обстоятельство, которое говорит в пользу моей версии. Никто не пытался всучить мне эту табличку, никто не был заинтересован в том, чтобы я увидел и распознал ее. Я наткнулся на завещание Авраама совершенно случайно, прогуливаясь по арабскому базару в Старом городе. Обрати внимание, никто меня туда не гнал, ни о каких встречах я ни с кем не договаривался и в ту лавку заглянул в самый последний момент, когда уже хотел уходить. У меня не было никакого плана, Ури…
…Теперь ты спросишь — откуда могла взяться эта табличка в жалкой лавке? Не знаю. Не знаю, кто именно принес ее туда, но мне совершенно ясно, что она из Ирака. Либо ее выкопали прямо из земли, либо украли из коллекции или даже из Национального музея. Знал ли ее прежний владелец о том, чем владеет, — неизвестно. И мы никогда этого уже не узнаем. Если предположить, что она хранилась в фондах Национального музея Багдада, все становится еще интереснее. Она никогда не экспонировалась. Почему? Затерялась среди прочих, и на нее никто не обращал внимания? Или багдадские ученые знали, что у них в руках, и намеренно прятали это сокровище?.. В любом случае ясно лишь то, что она из Ирака. Кстати, именно на территории этой страны некогда располагался легендарный город Ур, в котором родился Авраам… — Шимон вдруг усмехнулся. — Впрочем, почему я говорю об Уре в прошедшем времени? Он и сейчас стоит… Итак, Ури, главное — табличка подлинная и текст, начертанный на ней, тоже подлинный. Этим текстом Авраам подводит итог всей своей жизни. Нам известно, что он скончался в удивительно преклонном возрасте — ста семидесяти пяти лет — в Хевроне. Оба его сына — Исаак и Измаил — находились рядом с отцом, когда тот составлял это завещание. Вполне логичная гипотеза, ведь Тора свидетельствует о том, что именно сыновья похоронили Авраама. Этим завещанием отец хотел положить конец распрям между своими детьми, возникшим из-за наследства. Мы знаем из священных текстов, что Авраам завещал Израиль младшему сыну Исааку и через него — евреям. Знаю, отлично знаю, Ури, что ты и твои друзья из лагеря левых всегда были не согласны с этим. Но ты возьми Писание и открой его. Скажем, Бытие, пятидесятую главу, стих двадцать третий: „И сказал Иосиф братьям своим: я умираю, но Бог посетит вас и выведет вас из земли сей в землю, о которой клялся Аврааму, Исааку и Иакову“. Или возьми, к примеру, Исход, главу тридцать третью, стих первый: „И сказал Господь Моисею: пойди, иди отсюда ты и
