превратно, как греховный. Ибо воскресные газеты были исчадием зла. Тем не менее знакомство с ними он почитал своим долгом. А данная газета специализировалась на сенсационной подаче фактов и событий, вызывающих широкий интерес публики. Пастор верил, что обязан знать, чем заняты мысля его паствы. Немало наиболее удачных его проповедей опирались на случаи, вычитанные вот так, в воскресное утро.
Когда Деон вошел в холл с кипой газет под мышкой, там была Элизабет.
— Мне нужно позвонить, — сказал он коротко. — Дело неотложное. Я пойду в кабинет.
— Подать тебе завтрак туда?
— Нет, спасибо. Я не буду завтракать.
Она сдержанно кивнула и отвернулась.
Деон заколебался. Сказать ей об этом деле? Нет, лучше пусть ничего не знает.
Он быстро прошел в маленькую, с книжными полками по стенам комнату, которую архитектор обозначил в плане, как «бельевую», но которую сам он предпочел просторному, с несколькими окнами и большим камином кабинету, служившему теперь гостиной. Красивые виды мешали ему работать.
В свое время он записал номер, по которому можно было найти Филиппа. Он почти набрал его, но сбился в спешке. Выругавшись, он стал набирать сначала. Длинные гудки звенели в ухе, точно в трубку забрался комар. Деон примостился на углу письменного стола и закинул ноги на подлокотники кожаного кресла. Он вспомнил вдруг, что кресло купила Элизабет и она же выбрала для него место. И вновь в который раз вынужден был признать, что вкус у нее безупречный.
Не отвечает. Он нажал на рычаг и, когда послышался непрерывный гудок, снова набрал номер. Опять не отвечает.
Через полминуты он со стуком положил трубку, спрыгнул со стола и начал расхаживать по кабинету, иногда поправляя книгу на полке, касаясь рамы картины или фотографии, словно желая убедиться, что они существуют, что вне сумятицы в его сознании есть иная реальность, единство жизни, четкая система, которая стала бы ясна, если бы можно было отойти достаточно далеко и посмотреть со стороны.
Зазвонил телефон, и он схватил трубку, ожидая услышать голос Филиппа.
Но услышал незнакомый женский голос, в котором звучало легкое удивление, что ей ответили, едва она успела набрать номер.
— Профессор ван дер Риет?
— Да, — резко бросил он.
— Говорит Уинифред Андерсон из «Мейл». Извините, что беспокою вас в воскресенье, профессор. Вы вряд ли помните, но я брала интервью у вас и профессора Филиппа Дэвидса. В начале этого года. Перед лекцией, которую профессор Дэвидс…
Пухлые щеки, волосы, собранные в пучок. И назойливая настойчивость.
— Да, помню, — сказал он сухо.
— Сегодня в утренней газете на африкаанс помещен крайне интересный материал об эксперименте, который ведет профессор Дэвидс, и мы решили, что ваше мнение…
— Мне очень жаль, но я ничего не знаю о работе профессора Дэвидса. — Не следовало ли быть более дипломатичным? Но он ничего не мог с собой поделать. — Я хирург- кардиолог, как вам известно. Он генетик. Мы работаем в совершенно разных областях.
— Я понимаю, профессор. Но мы думали, коль скоро вы такие близкие друзья и…
— Мне очень жаль, но по этому вопросу я ничего сказать не могу, — твердо заявил Деон, нажал на рычаг и, едва раздался гудок, начал снова набирать номер.
В понедельник газеты перепечатали содержание заметки из «Африкаанс санди», добавив последние сведения. Профессор Дэвидс недостижим. Министр здравоохранения и президент медицинского совета заявили, что дело расследуется и будут приняты соответствующие меры.
Одна газета посвятила коротенький абзац проповеди, произнесенной священником голландской реформатской церкви в одном из предместий. Пастор, как и можно было ожидать, назвал эксперимент кознями дьявола.
Деон ехал в клинику, полный тревоги. Накануне он весь вечер дозванивался Филиппу, но тщетно. До сих пор его имя нигде не упоминалось, однако долго ли будет так продолжаться? Одно неосторожное слово… Снова и снова он перебирал в уме все веские причины, по которым ему следовало остаться в стороне.
У дверей палаты его ждали несколько человек из кардиологического отделения. Меньше обычного. По-прежнему вопрос нехватки кадров в отделении оставался нерешенным. О стольком надо подумать! Столько не сделано! Он рассеянно поздоровался.
Робби был уже в ординаторской. Всовывая узкие плечи в халат, который, казалось, был ему широк, он обернулся к ним.
— Здравствуй, Деон.
— Доброе утро.
Робби с усмешкой поглядел на него.
— Ваш друг Филипп как будто попал в небольшую передрягу. Ищет новый способ делать детей. А чем ему не нравится старый? Или он — того?
Кто-то чуть слышно засмеялся, но едва Деон повернулся и они увидели его лицо, как воцарилась полная тишина.
— Мне казалось, он и ваш друг, Робби.
Робби тоже засмеялся и отвел глаза.
— Ну, само собой. Я…
Если раньше тон Деона был резким, теперь он стал еще и презрительным.
— И, даже если вы больше не считаете его другом, он остается вашим коллегой.
Робби оторопело поглядел на него. Затем, явно стараясь обратить все это в шутку, поднял руки над головой:
— Не стреляйте, шериф. Я сдаюсь.
Деон, все еще хмурясь, надел халат и направился к двери.
— Я ведь только шутил, — извиняющимся голосом сказал Робби. — Стоит ли горячиться по пустякам. — Он ухмыльнулся в спину Деону. — Неужели и ты занимался изготовлением младенцев?!
Деон был уже за дверью. При этих словах он резко повернулся, и Робби, не ожидавший этого, натолкнулся на него и попятился.
Деон смотрел на него, прищурясь, чуть пригнувшись, словно перед прыжком, и ледяным голосом отрезал:
— Я никакого отношения к его работе не имею. Но он мой друг, даже если потерял вашу дружбу. И я пришел бы ему на помощь, как собственному брату.
Во время обхода атмосфера оставалась напряженной. Все с тревогой следили за лицом Деона, и кое-кто на всякий случай старался укрыться за спинами остальных.
Палатные врачи торопливо излагали сведения о пациентах за сутки. Ни вопросов, ни обсуждения — Деон переходил от кровати к кровати почти машинально, испытывая странное ощущение, что на самом деле он вовсе не здесь, не в клинике, что человек в белом халате и темном, прекрасно сшитом костюме, уверенно двигающийся от одного больного к другому, выслушивающий доклады и отдающий четкие распоряжения, это не он, а кто-то другой, ему неизвестный. Он же, Деон ван дер Риет, лишен телесной оболочки и просто следит за действиями этого незнакомца со стороны, с любопытством и даже недоумением.
