живое. — Неужели он полагает, будто сможет долго дурачить нас? — И государь подозвал к себе нескольких рыцарей, наказав им: — Как только его поединок с севастократором закончится, хватайте лошадь незнакомого рыцаря под уздцы и не позволяйте ему уехать.
Так они и поступили и скоро привели безымянного к императору. Он сидел в седле спокойно и не чинил препятствий тем, кто его пленил.
Император сказал:
— Что ж, сеньор, вы победили всех, за исключением севастократора, с которым отказались сражаться. Наверное, у вас были на то свои причины! Хотя, если бы вы опустили свое копье, как полагается, севастократор сумел бы отомстить вам за поражение и позор двух герцогов.
— Возможно, — глухо отозвался незнакомец.
Принцесса улыбнулась ему, а император вдруг крикнул своим людям:
— А ну, снимите-ка с него шлем! Довольно он нас тут дурачил!
И рыцарь не успел и руки поднять, как с него уже стащили шлем.
Перед императором, его супругой и всеми дамами и сеньорами явилось лицо Диафеба. Он улыбался чуть смущенно, но без всякого страха, как улыбается, напроказив, любимое младшее дитя в семье.
— Та-ак!.. — протянул император. — Так вот кто морочит нам голову!
— Простите, государь, — сказал Диафеб с ложной покорностью.
Эстефания во все глаза смотрела на своего возлюбленного. Его образ вдруг затуманился, расплылся, и Эстефания потеряла сознание. Она упала на руки принцессе, очень бледная и бездыханная.
Кармезина испуганно похлопала ее по щекам и попыталась влить в ее онемевшие губы немного вина. Наконец Эстефания пришла в себя.
Император обернулся к девицам, потому что они очень шумели, и спросил, что произошло и отчего Эстефания вдруг упала.
— У меня слишком узкое платье, государь, — пробормотала герцогиня Македонская.
А Диафеб горделиво тряхнул смятыми локонами и прямиком направился к трону Сивиллы. И уж там его приветили: усадили на трон, принялись расчесывать ему волосы, обтирать лицо и носить угощение. Диафеб восседал с самым важным видом и принимал все почести так, словно сызмальства привык к подобному обращению.
Тирант не знал, плакать или смеяться. Выходка кузена оказалась для него полной неожиданностью. Тирант всегда считал, что Диафеб, при всей его склонности к озорным проделкам, не способен на подобный подвиг. Тем более что герцоги действительно были довольно серьезными противниками.
Когда все зрители достаточно насладились триумфом Диафеба, а герцогиня Македонская, распустив на платье шнуровку, утешилась сладким угощением, принесли факелы. Скоро начало темнеть, и состязания продолжились при свете пламени. Несколько пар рыцарей сражались пешими, и разнообразие ударов, которыми они обменивались, было так велико, что каждый поединок мог бы считаться особенным произведением искусства.
Принцесса высказала эту мысль своей матери, и императрица велела принести листок бумаги и уголек, чтобы сделать первые наброски, потому что дамы решили запечатлеть увиденное на большом вышитом гобелене, который потом следовало снабдить пояснительными записями и повесить в тронном зале.
После этих поединков пришла пора ужина, и все участники турнира, включая и выпоротых герцогов, охотно отдали дань трапезе, а певцы и жонглеры услаждали их зрение и слух всякими представлениями. Многие из этих представлений оказались по-настоящему смешными, например битва обезьянок, во время которой зверьки бросались друг в друга шапочками, или беседа человека, стоящего на ногах, с человеком, стоящим на голове; каждый из говорящих никак не мог сообразить, откуда доносится голос второго. Тирант хохотал до слез, а Диафеб на своем троне пытался сохранять величественный вид, но в конце концов прыснул и так подавился косточкой, что королева Гиневьера и королева Изольда едва сумели его спасти, в то время как королева Пенелопа изо всех сил стучала ему кулаком между лопаток.
— А вы заметили, — сказала принцесса своим дамам, — что у севастократора очень странный наряд?
Все дружно признали, что Тирант действительно избрал себе весьма необычный костюм. Виданное ли дело, чтобы одна штанина была обычной, а другая — вся расшитой драгоценностями?
— Давайте принудим его переменить одежду! — предложила Эстефания, которая совершенно оправилась от своего волнения и теперь была так же готова к шуткам и розыгрышам, как и ее возлюбленный.
Она кое-что пошептала на ухо придворным дамам принцессы, и те дружно рассмеялись. А Кармезина ни о чем не спрашивала. Она то любовалась Тирантом, который сидел на другом конце стола, ел, пил и хохотал, блестя зубами, то поглядывала на свою счастливую подругу, то рассматривала Диафеба на Сивиллином троне.
Бот к Тиранту подошла девица с большим кувшином для умывания и тазом.
— Простите меня, сеньор, — произнесла она, — но скоро начнутся танцы, и моя госпожа хотела бы танцевать с вами, однако она боится за свое платье.
— Если бы я мог, я разорвал бы платье на вашей госпоже, девица, — ответил Тирант, — и посмотрел бы на то, что она прячет под этими шелками! Но, к несчастью, я не смею сделать это на глазах у императора.
— Вы довольно смелы в выражениях! — сказала девица.
— А что еще мне остается? — Тирант с деланной печалью пожал плечами. — Я самый неудачливый рыцарь из всех рожденных женщиной! В поединке с лучшим из противников мне было отказано — Диафеб Мунтальский уклонился от боя со мной и сделал это не из трусости, а из обидной вежливости. Моя госпожа не позволяет мне заглянуть к ней под юбки и только смеется надо мной. Вот и получается, что из мужского и рыцарского сословия я перехожу в третье — монашеское; и вся моя сила теперь только в словах.
— Моя госпожа хочет, чтобы вы помыли руки, — сказала девица. — Потому что она видела, как вы кушали мясо и обмакивали его в красный соус с пряностями, а ведь на принцессе очень богатое платье.
— Клянусь купелью, в которую я вошел новорожденным язычником и из которой вышел христианином! — воскликнул Тирант. — Да ведь платье на принцессе красное, так что не будет ей большого ущерба от моих рук в красном соусе!
— Ах! — вскричала девица, делая вид, будто теряет сознание. Она падала так ловко, что всю воду из кувшина выплеснула прямо на штаны Тиранта.
Увидев, что произошло, девица изобразила настоящий ужас и стала причитать:
— Боже, помоги мне! Что я натворила! Ваши прекрасные штаны, севастократор! Они теперь совершенно мокры, как если бы вы, простите мою дерзость, внезапно обмочились!
— Ужасно, — подтвердил Тирант, поднимаясь из-за стола и стоя в луже воды.
— А какие у вас интересные штаны, — продолжала девица, постепенно оправляясь от испуга. — Это теперь во Франции такая мода — чтобы одна штанина была расшита, а другая нет? Или в какой-то другой стране?
— Это моя личная мода, — сказал Тирант. — Да, жаль, что теперь они вымокли, мои прекрасные штаны, но ничего не поделаешь. Если принцесса хочет танцевать со мной, придется ей делать это с мокроштанным кавалером, потому что я переменять их не намерен. Побеждал я на суше, победил и на море, так стоит ли бояться простой пресной воды?
И остаток вечера он танцевал с принцессой, которой пришлось смириться с тем, как выглядит ее кавалер.
Она прошептала ему на ухо:
— Мне-то вы можете рассказать, для чего оделись так причудливо?
— Конечно, — ответил он так же тихо. — Помните, как я просунул ногу между ваших бедер?
Она чуть покраснела, но при свете факелов это не бросалось в глаза.
— Скоро случится нечто такое, после чего вы сможете расшить обе штанины…
От этих слов у Тиранта закружилась голова, и он едва сумел закончить танец.
