В доме, где жил Демин, не у многих был телефон — у начальника стройуправления, мастера по изготовлению модельной обуви и у него, у Демина. Пользуясь служебным положением и добрым отношением начальства, он сумел пробить себе телефон. И сейчас, услышав еле различимый звонок, Демин безошибочно определил — звонят ему. Но не прибавил шагу, нет. Миновав площадку третьего этажа, он так же размеренно продолжал подниматься, помахивая пустым мусорным ведром. Звонки продолжались. Когда Демин поднялся, наконец, на свой пятый этаж, он уже знал, кто звонит, по какому поводу, знал даже, что его ожидает в ближайшем будущем.
Ход его рассуждений был несложен. Если звонок случайный, если кто-то ошибся номером, то о нем и говорить нечего. Человек повесит трубку и наберет номер снова. Если кто-то из друзей некстати вспомнил его на ночь глядя, то вряд ли он будет выжидать более пяти звонков. За это время Демин успеет подойти к телефону из любой части своей тридцатиметровой квартиры. Конечно, звонит дежурный. Для проверки он положит трубку, наберет снова, позвонит через минуту, через пять минут. Открывая дверь и ставя в угол ведро, Демин уже мысленно прощался с этим тихим вечером, наверняка зная, что ночевать ему сегодня дома не придется, что ждет его длинная суматошная ночь, вспышки фар, крики людей, будет рассвет, будет усталое и разбитое утро, рваный сон в машине на ходу, а потом наступит день…
— Слушаю,— сказал Демин, взяв трубку. Была в его голосе готовность все принять, со всем смириться.
— Демин? — прогудел в трубке бодрый голос Рожнова.— Спал?
— Нет. Иван Константинович… Мусор выносил.
— Вынес?
— Да, все в порядке. Хотя говорят, что нехорошо мусор из избы выносить, но иногда приходиться заниматься и этим.
— Не мусор, а сор. Это разные вещи.
— Чем же они отличаются? — вяло спросил Демин
— Природой своей отличаются! — с подъемом продолжал кричать из трубки Рожнов, пытаясь, видимо, расшевелить Демина.— Мусор — это грязь физическая. Объедки, очистки, огрызки. А сор — грязь нравственная, духовная, если хочешь. Вот ее-то лучше не выносить, не срамиться перед людьми. Как жена?
— Отдыхает.
— Спит? — восхитился Рожнов.
— Может, и спит,— вздохнул Демин.— К родным уехала.
— И ребеночка с собой взяла?
— Взяла, Иван Константинович, взяла.
— Ну, тогда вообще все прекрасно! Значит, ты свободен и… И твоя сегодняшняя ночная смена не отразится на семейных отношениях. А?
— Внимательно вас слушаю, Иван Константинович.
— Почему не слышу бодрости в голосе? Нетерпения? Азарта?
— Спать хочется… Двенадцатый час, слава богу. Нормальные люди уже не первый сон видят. Простите, Иван Константинович, там кто-то в дверь звонит, пойду открою.
— Это водитель пришел. По моим прикидкам, машина уже должна стоять у твоего подъезда.
— Даже так… А что стряслось?
— Пожар. Пострадавшие. Кажется, кто-то погиб или недалек от этого. Положено быть следователю. Если ты везучий, к двум ночи будешь в своей постельке.
— А если нет? — уныло спросил Демин.
— Тогда на себя пеняй, нечего на начальника бочку катить. Иди открывай дверь-то, нехорошо заставлять ждать человека. Он на службе все-таки. Утром поговорим подробнее. Ни пуха!
— К черту! — с чувством произнес Демин, положив трубку.
Москва уже спала. Пустынные улицы казались непривычно просторными, уходящие вдаль фонари делали их длинными, почти бесконечными. Из машины Демин изредка замечал поздних прохожих. Почему-то принято считать их торопящимися побыстрее попасть домой. Ничуть, эти никуда не торопились. Очевидно, волна опаздывающих уже схлынула и теперь на улицах остались лишь те, кому незачем спешить. Парочка у освещенной витрины кинотеатра рассматривает кадры будущего фильма. Мужчина с толстым портфелем бредет неуверенной походкой. Сразу за поворотом водителю пришлось остановить машину, чтобы не столкнуться с приплясывающими молодыми людьми — загулявшая компания шла по самой середине проезжей части. Перед Деминым мелькнули шалые девичьи лица, кто-то пытался заглянуть в машину, ребята что-то кричали вслед.
— А мамаши в окна смотрят, по знакомым звонят, валидолы-корвалолы хлещут,— проворчал водитель.— А им, вишь ли, весело, душа приключений просит!
— Пусть,— великодушно разрешил Демин. Он до сих пор видел за ветровым стеклом слегка пьяные глаза девушек.
— Конечно! Пусть гуляют! Зато мы с тобой, Валя, не останемся без работы. Тоже ведь на гулянье едем,— пожилой водитель искоса глянул на Демина.
— Да эти вроде в норме, Борис Григорьевич!
— Сегодня? — живо переспросил водитель.— Да, сегодня в норме. Видел, как им хорошо друг с дружкой, видел? Так вот, они наверняка захотят этот вечерок повторить. И повторят. Раз, другой, третий… Привыкнут. Решат, что это и есть настоящая жизнь-то, а все остальное — так, промежутки. И кто знает, будет ли им так же хорошо после десятого вечера… К тому времени у них появится больше денег, накопится опыт, они станут куда смелее в своих заветных желаниях.
— Да у вас целая система! — усмехнулся Демин.— А я-то ввязался в спор налегке, можно сказать, без подготовки.
— Жизнь,— глубокомысленно изрек водитель.— До этой службы я на такси работал… Насмотрелся на таких вот… За один вечер, бывало, все стадии просмотришь. От цветов и шампанского до мордобоя и шланга, из которого приходится потом машину отмывать. Ведь никто не останавливается на полпути, на цветах и шампанском, на поцелуях и нежных танцах… Идут дальше, уверенные, что там будет еще лучше. А я-то знаю, что бывает дальше.
— Все это так,— со вздохом проговорил Демин.— Все это так, Борис Григорьевич… Но только вот девушка, которая в машину заглянула с моей стороны… Очень красивая девушка.
— Успел заметить?— удивился водитель.
— С парнем, правда, ей не повезло… Какой-то он корявенький, эти дурацкие усики, нос явно на двоих рассчитан был, а достался одному…
Водитель с изумлением посмотрел на Демина, не зная, шутит тот или разыгрывает.
— Да и пьянее других он мне показался,— продолжал Демин.— Его сил может на сегодняшний вечер и не хватить. Боюсь, этой девушке придется туго, вечер потребует от нее мужественных решений.
— Это в каком же смысле?
— Непохоже, что она в большом восторге от этого усатого-носатого.
— Вроде вечер у них к концу подходил. Разбредутся,— протянул водитель.— Ну, прижмет он ее в подъезде к батарее парового отопления, ну, на цыпочки встанет, чмокнет в щечку, если дотянется, конечно…
— В том-то и дело, Борис Григорьевич, что вечерок у них в самом разгаре. Видел, в сторонке остались два парня? У одного магнитофон, а у другого хозяйственная сумка. Из этой сумки торчали отнюдь не серебристые горлышки шампанского, отнюдь. А поскольку парней было явно больше, чем девушек, боюсь, усатого пораньше уложат спать. Поднесут стаканчик, скажут, что прекрасно держится, что он настоящий парень, он сдуру этот стакан и ахнет. И, конечно, рухнет. А девушке придется туго. Тот длинный, с хозяйственной сумкой… По-моему, он представляет для нее главную опасность. Если не главную надежду.
— Я вижу, и ты не прочь был бы провести с ними вечерок? — спросил водитель с улыбкой.
— Не прочь. Но стоят между нами стены и стены… Из должностных обязанностей, из возраста, правил приличия, из неких условностей, которые называются нравственными устоями. Казалось, бы, сущий пустяк! Ан нет! Оказывается под угрозой уйма вещей, которыми ты живешь.
