– Хороший, хороший, – загалдели в кузове.
Я молчал и глядел назад, на другие останавливающиеся машины.
– А, – радостно сказал сержант, – значит, мало я вас, скотов, гонял…
В кузове стало тихо.
Я увидел, как изумленно вытянулось лицо у Орландо и невольно рассмеялся.
Следом за мной прыснул Куродо.
Потом загоготали Санек, Орландо, Диего… Скоро хохотал весь наш карантин.
Сержант тоже захихикал странным щекотным смехом. Потом забрался обратно в кабину. Хлопнул дверцей.
Машины стояли. Впереди и сзади стояли машины.
– Чего стоим? – поинтересовался Диего.
– А ты, – сказал Санек, – у Джонни спроси: видишь, он в настроении. Шутит даже.
– И чего, – Диего поправил ремень, – ты что думаешь – не спрошу? Да мне теперь на него… Я теперь все – 'отпетый'! Фильм погляжу – и в гарнизон! Я теперь таких, как Джончик, – на члену вертел, на челне катал и в гробу видал…
– Вали, вали, – посмеялся Орландо, – герой голубого экрана.
– Орландо, – сказал Куродо. – ну че ты его подначиваешь? Он же такой дурак – пойдет и спросит…
Диего поднялся, прошел до кабины, небрежно, легко – действительно. ни дать ни взять – киногерой.
Я хотел было остановить его, но потом подумал: 'А ну его… а ну их…'
Диего забарабанил в крышу кабины.
Из окна высунулся изумленный сержант.
– В чем дело? – спросил он.
– Шеф, – развязно спросил Диего, – почему стоим?
Сержант, выпучив глаза, смотрел на Диего.
– Я спрашиваю, – повторил Диего, выдержав сержантский взгляд, – почему стоим, шеф?
– Коллега Диего, – вежливо спросил сержант, – вы плохо спали?
– Нет, – не осознав надвигающейся угрозы, ответил Диего.
– У вас – повышенная температура?
– Да нет, – Диего несколько струхнул и сдал назад.
– Давление? Гипо- или гипертония? Сердце не пошаливает?
– Нет, – смутившись окончательно, отвечал Диего, – все нормально, я – здоров.
– Здоровы? – засомневался сержант. – И желудок? Желудок? Аппетит? Нормальный? Изжога? Металлический привкус во рту?
– Нету, нету у меня ничего такого, – Диего в ужасе хлопал глазами.
– И с головой все в порядке?
В кузове засмеялись.
– Галлюцинации? Видения? Вещие сны? Голоса?
– Да нет, – на лбу у Диего выступили капельки пота, – никаких видений.
– Значит, – сержант печально оглядел Диего с головы до ног, – вы просто оборзели?
– Нет, – брякнул Диего.
– Ну как же нет, когда да? – развел руками сержант. – Налицо явные признаки борзоты и оборзения, но это – излечимо. Это – лечится.
Диего стоял красный как рак.
– Вы, юноша, были у меня под вопросом, в какой вас гарнизон отправлять. Теперь вопрос решен – пойдете в северный городок, вместе с Джекки.
Сержант исчез в кабине.
Диего, расстроенный, уселся обратно на свое место. Воспитанники дружно реготали. Грузовик дернулся, поехал.
– О, – крикнул Санек, – гляди, ребята, шеф сказал – и мы поехали!
– Распорядился! – сквозь смех сказал Орландо.
Диего, насупившись, молчал, а потом бросил через весь кузов мне:
– Это все ты, пидор, виноват!
Я уже привык к несправедливости в подземелье и, наверное, промолчал бы и на этот раз, но оскорбление 'пидор' для подземельных было не просто оскорблением, поэтому я быстро поднялся со скамьи и, прежде чем Диего успел заслониться, дважды съездил ему по физиономии.
Диего было рванулся, но его удержал Орландо.
– Тихо, потом разберетесь. Будет время. В один гарнизон идете.
– Молодец, – одобрил Санек. – правильно, что за наглость, что за оборзение?
– А он решил, – подал голос Порфирий, что раз сержант его испугался и послушался, то он может всех посылать.
Диего сопел и ненавидяще глядел на меня.
Мне сделалось не по себе. Куродо посылали в южный, а мне было бы лучше одному, чем с этаким… однокорытником.
…Мы услышали нарастающий гул.
Туннель постепенно расширялся и становился похож на площадь, накрытую потолком.
Площадь белую-белую, освещенную неистовыми, яркими театральными софитами.
Грузовики притормаживали, останавливались. Я осматривался.
– Куродо, – спросил я, – это же развод?
– Неа, – сказал Куродо, – непохоже.
– Джекки, – Порфирий выскочил из грузовика, отворил дверцу и подал руку выходящему из машины сержанту, – это точно не развод. Другая площадь.
Сержант встряхнулся, оглядел нас и приказал:
– Ну, орлы… Давай на землю.
Мы спрыгивали с грузовика.
Диего постарался поставить мне подножку, и я едва не расшибся о бетонный пол.
Рядом с нами строились, вытягивались в длинную цепь другие карантины.
Подземная площадь была широка. Прямо перед нами тянулась белая стена со множеством дверей.
Из одной двери вышел человек со стеком и несколько 'отпетых'. Один из них нес микрофон на блестящей железной стойке, другой – провод.
Микрофон установили в центре площади. 'Отпетый' пощелкал по микрофону; над площадью раздалось сухое пощелкиванье и легкий гуд. 'Отпетый' подкрутил что-то и сказал:
– Раз, раз…раз…
Отошел в сторону и показал этак рукой начальнику школ, дескать, все в порядке…
Начальник школ кивнул и подошел к микрофону.
– Это что, – тихо спросил Куродо, – концерт? Петь будет, да?
Санек пихнул его, и Куродо замолчал.
Сержант чуть скосил глаза и укоризненно покачал головой.
К моему удивлению, человек со стеком действительно запел. Он пел горлом, широко раскрыв рот.
В белый потолок потоком лились клокочущие взрывающиеся звонкие звуки.
– Галория, галория и гоп… – и снова: – Галория, галория…
Воспитанники стояли навытяжку, сержанты тоже.
– Ну вот, – зашептал Куродо, – я же говорил – концерт…
– Это – начальник школ, – так же тихо объяснил я ему.
– Воспитанники, – спокойно сказал начальник школ, прервав пение, – вы слышали эту песню? У нее нет смысла, но звуки ее чисты. Ваша душа, – начальник школ покашлял, прочищая горло, – ваши души, – поправился он, – должны быть чисты, как эти звуки, они должны так же опасно переливаться, стремиться вверх, ввысь! – начальник школ стеком указал на потолок, – но они должны быть наполнены высоким смыслом, отяжелены, утяжелены благородной целью. Вы – убийцы, – человек со стеком сделал паузу,
