с города.
Здесь все было выжжено, выжрано тем, кого (или что?) мы называли 'летающим воробьем'.
Третью роту построили на ровной каменной площадке, и капитан, тот, что проводил с нами занятия, устало и вежливо объяснял нам в мегафон.
– Еще раз повторяю: если не можете попасть в черную точку, лучше не палить… Понятно, почему? Расплещется черной выжигающей тканью и накроет сетью… Особенно это касается тех, кто стоит в первой линии… Накроет не вас, а соседа – сзади. Задача такая – не поймать, поймать – ничего особенного, а…
– А – шлепнуть! – весело выкрикнул Валентин Аскерханович.
Капитан погялдел на него и согласился.
– Да. Шлепнуть, но стараться шлепнуть так, чтобы не уничтожить, а сохранить тело… Никаких особых санкций по отношению к тем, кто просто попал, применено не будет, но и наград за просто попадание не ждите. Попали и попали. Одним 'летающим воробьем' меньше. Исполнили свой профессиональный долг. Все. По местам.
…Я остался во второй линии.
Я глядел на солнце, на выжженную каменную остроугольную пустыню.
Все это было – дохлый номер.
Третья рота ставилась во время облав в самые замухрышистые места. Но если бы каким-то чудом, каким-то драконьим соизволением сюда бы залетел 'летающий воробей', то прежде меня его бы застрелил стоящий в первой линии Мишель.
А если бы он не заметил… Если бы?
Я пялил глаза в небо. Потом была вспышка.
'Попал, – с горечью подумал я, – а если бы промазал, то воон из-за того уступа вывернулась, выстрелила бы черная точка и…'
Я вскинул огнемет и прицелился в то место, где я так хотел бы увидеть черную точку.
И словно в ответ на мое желание, словно бы ее кто-то позвал, точка выскользнула из-за утеса, и я, не волнуясь, не удивляясь, нажал на курок. Жжах!
Удивление пришло позднее, когда 'летающий воробей' жахнулся спиной вниз на плоский, уходящий вдаль камень.
'Как же так, – подумал я, – неужели Мишель промазал?'
Я подошел поближе к 'летающему воробью', чтобы рассмотреть его получше. Луч огня прожег его небольшое тельце ровно посредине, и я видел теперь скрюченное когтистое тельце черной каракатицы.
'Вот он какой – 'летающий воробей', – подумал я и тронул его носком ботинка.
Ножки каракатицы по всему пространству убитого тела были скрючены и оцепенелы, от этого казалось, что перед тобой лежит отрубленная, отсеченная лапа хищного зверя, привыкшая рвать и вонзаться в предназначенную ей беззащитную плоть.
Первым к убитому 'воробью' подкатил капитан. Он вылез из своего вездехода и подбежал к нам.
– Ваш выстрел? – он кивнул на скрюченное тельце.
– Как видите, – равнодушно ответил я.
Капитан присел на корточки, пальцем потрогал оцепеневшие ножки 'воробья', вздохнул:
– Вообще-то положено отвечать: 'Так точно, мой', но для ветерана-'отпетого' можно сделать и исключение.
Я чуть не выронил огнемет:
– Ккак?
Капитан выпрямился, старательно вытер руку носовым платком:
– А вы как думали? После такого выстрела… На все лаборатории два – три целых экземпляра, но чтобы все стрекалы остались не обломаны, не обожжены…
К нам подбегали другие 'отпетые' из третьей роты.
Первым был Мишель.
– Вы стреляли один раз? – спросил у меня капитан.
– Конечно, один, – удивился я этому вопросу.
– Разумеется, – кивнул капитан, – а вспышку видели?
Я поглядел на Мишеля и ответил:
– Нет, никакой вспышки не было…
– Любопытно, – капитан скомкал платок и швырнул его рядом с 'летающим воробьем', – я-то видел две вспышки, и приборы зафиксировали…
– И приборы, – важно заметил Пауль, подоспевший вовремя, – ошибаться умеют.
– Ну, разве что умеют. – усмехнулся капитан, – вы, кажется, санинструктор?
– Так точно! – вытянулся Пауль.
– Прекрасно, – кивнул капитан, – обработайте 'воробья' и не вздумайте обламывать стрекала…
– О чем речь, – развел руками Пауль.
– О том и речь, – рассердился капитан, – знаю вас, чертей, хлоп, хлоп, закатать в банку и – вперед. Не компот на зиму маринуете, – со значением произнес он.
– Так точно, – щелкнул каблуками Пауль, – не компот.
– Ну и отлично, – капитан взял меня за руку и сказал, – а с вами, юноша, я хотел бы поговорить в сторонке…
Я пожал плечами:
– Мне все равно, что здесь, что в сторонке, я ничего нового вам не скажу – выстрелил и попал.
– Так, – капитан чуть потянул меня за рукав, – конечно, понятно, выстрелил и попал…
– Он – честный парень, – буркнул Мишель.
Капитан улыбнулся:
– Не сомневаюсь.
Мы отошли к вездеходу.
Капитан потрогал гусеничное колесо:
– Так, стало быть, бриганд промазал?
Я покачал головой:
– Не могу знать.
Капитан постучал по дверце вездехода кулаком:
– Между прочим, вам нечего бояться. После такого выстрела вы – уже ветеран и уйдете из казармы.
– Повезло, – сказал я, а про себя подумал: 'Повезло благодаря Мишелю…'
– Вам нечего бояться, – повторил капитан, – я прекрасно помню вас на занятиях. У вас был… – капитан подбирал слова, – измученный вид. Только слепой бы не заметил, что с вами вытворяют в казарме.
Я промолчал.
Капитан оглянулся. 'Отпетые' разбрелись кто куда. Остались только Мишель и Пауль. Пауль возился с 'летающим воробьем', а Мишель просто стоял и глядел в нашу сторону.
– Вы что же, – спросил капитан, – действительно, не понимаете, что бриганд не просто промазал?
Я прикидывал, думал, потом сказал:
– Я не видел второй вспышки.
Капитан кивнул:
– Бывает…Только спешу вас заверить – это ни к чему.
– Что – это? – не понял я.
– Расчет на благодарность, – капитан улыбнулся, – вы ведь что думаете: благодаря ему я вырвался из ада казармы, пусть невольно, но все же я должен быть ему благодарен. так вы думаете?
Я молчал, подозревая ловушку.
– Так, так, – с особенной успокоительной интонацией произнес капитан, – именно так вы думаете, и никак иначе, а между тем, вам вовсе не обязательно быть благодарным этому подонку. Вы ведь не благодарны земле, от которой вы толкнулись ногами, чтобы прыгнуть? Напротив! Если вам так повезло – толкайтесь сильнее, изо всех сил, ногами! – чтобы он не встал, а вы бы выпрыгнули. Знаете, какая главная
