которая давно перешла с тобой на фамильярное «ты»и пытается стать еше ближе,не хочет менять на нее уходящую чуткость пальцев.Чуткость, существующую теперь толькодля примитивного дела.Чуткость, давно разучившуюся трогатьнежность твоего тела.И в этом предчувствуя схожесть своей судьбыс судьбой давно вымерших неондертальцев.Как удержать, когда взгляд выхватываеттолько конкретные очертания конкретных предметови не может растечься по твоемутоже плывущему взгляду,выделяя только слова:«нет, нет, так очень сильно, пожалуйста, не надо».И отсутствие реальных границпозволяло ему вобрать в себя фантастическоесмешение тели никогда не виданных лиц,и еще приоткрытый в удивленной страстности рот...Но сейчас, когда все стало наоборот,и взгляд различает только переднюю ножку столаили плохо окрашенный подоконник,он чувствует себя,как чувствует покойник,вернее, как чувствует его чуть приподнявшаясякверху душа,что больше, к сожалению, ей никогдане придется войти в это тело...Так и я, так и мой взгляд, пусть и несмелоУже не может соединить тебя со словом «судьба».Можно ли удержать,когда бесконечность разлукне рождает больше ночного желания.И любой, смешавшийся с ночью звуклегко выводит сознаниеиз ненужности снов.Когда слово «вновь»наслаивается на еще одно «вновь»и так без конца,и губы забывают черты твоего лицаи боятся уже никогда не вспомнить. Когдаодиночество настолько становится частью тебя,что даже окутывает уютом и паутиной тепла...Только тогда память пытается воскресить и вернутьнеизбежность не только разлук, но и встреч,и мозг снова начинает нашептыватьсначала слово «путь»,а потом «сберечь».
* * *
Когда-нибудь я тоже обветшаю,когда-нибудь потом...Я аккуратным буду старичкомходить в квартире в байковой пижамеи завтракать домашним творогом,и, поднимаясь выше этажом,я буду говорить, что иду к даме,идя к соседке с кислым молоком.Я буду просыпаться под лучомуже давно привычного рассвета,его чуть-чуть рассеянного светадостаточно мне будет. Кто о чем,а я все о газетах.В их приметахи в новостях родившегося дняянварь я отличу от января.А позже, выходя со своего двора,в костюме, чудной бабочке и с тростью,как будто бы я собираюсь в гости,как будто у меня есть в этот день дела.Я сяду в незаполненный трамвай,открою непрочитанную книгу,нелепо обижаться, но обидунелепо сдерживать.И как бы невзначайя взгляд перевожу на тротуар,где жизнь себя торопит суетливо,и в этой суете есть счастье мига,который я с годами растерял...А может, был и прав Хемингуэй,решив вопрос со старостью своей.
