очень чувствительный, это может серьезно его обидеть.
Фиона была романтиком, в ней было всегда столько сочувствия, что это мешало жить спокойно. До сих пор она была очень довольна тем, как складываются отношения у Сайан с Лэнгли. Она надеялась, что они смогут быть хорошими друзьями и добрыми соседями в предстоящие годы.
Но она в то же время была достаточно проницательна, чтобы заметить большие перемены, которые произошли с Сайан в эти последние несколько недель. Первым сюрпризом стало ее ваяние из глины, обнаружившее в ней силу, о которой до этого Фиона не подозревала. Сайан переменилась с тех пор, как приехал Барни Холлиз, она превратилась в живую, мощную, честолюбивую личность, и было очевидно, что ей следует требовать от жизни гораздо большего.
Но теперь Барни уехал, и Фиона искренне надеялась, что Сайан не ждет его назад, потому что он не приедет. Лэнгли был здесь и всегда будет здесь.
— Бедный Лэнгли, — произнесла она. — Он так тебя любит.
— Надеюсь, Филлис приготовила вареные почки точно так, как сказала ей Эмили и как любит Лэнгли. Все дело в том, чтобы правильно взбить горчичный соус, — сказала Сайан истерическим тоном. Фиона мигнула, а Сайан продолжала: — А ты знаешь, что еще сказал Барни? Что Филлис будет для Лэнгли идеальной женой. — Она подошла к своей модели. — А я ни для кого не стану хорошей женой, кроме разве что этого монстрика, и вообще я могу вскрыть весь мир, как устрицу.
— Барни, похоже, много тут успел наговорить, прежде чем собрал вещички и смотался, — резко сказала Фиона.
— Хм-м, одно предсказание тянет за собой другое. Совсем неплохо. У него, может, есть дар предвидения, кто его знает.
— А может, у него просто дар создавать разные неприятности.
— Да, я бы сказала, что это более вероятно.
— Пойду принесу чаю, — сказала Фиона.
Когда она вошла на кухню, Джордж жарил рыбные палочки, чайник закипал на плите.
— Сайан решила, что никак не может выйти замуж за Лэнгли, — сообщила ему Фиона.
Джордж ловко перевернул рыбные палочки на сковороде.
— Бедный Лэнгли очень огорчится из-за этого.
— А он разве еще не знает?
— Нет, — сказала Фиона. — Она пытается решить, как объявить ему это.
Джордж усмехнулся. Его порыв сострадания был намного слабее, чем у Фионы, и больше разбавлен цинизмом.
— Лучше ей сообщить об этом помягче, — сказал Джордж. — А то придется нянчиться с ним из-за нервного срыва.
Фиона отнесла наверх чашку чаю и застала Сайан с закатанными рукавами, с перепачканными глиной руками. Фиона встала рядом с ней, глядя на Джосса Эннермана.
— Очень хорошо, — сказала Фиона.
— Спасибо. Я подумала, что позвоню ему и скажу, что она уже закончена. К завтрашнему дню я ее закончу.
Фиона поставила чашку и сказала:
— Ты можешь сделать себе имя.
Сайан наморщила нос.
— Смотри, — сказала она. — А то следующей будет вылеплена твоя голова, а они все у меня выходят на редкость уродливыми.
Голова Барни была еще уродливее, чем эта, но то была просто карикатура, состряпанная всего за несколько часов. В этой же голове она попыталась ухватить и воссоздать нечто от духа этого человека, и ей казалось, что в какой-то степени ей это удалось. Она подумала — интересно, а Барни забрал с собой ту страшную голову, свой портрет, или нет? Теперь он уже, наверное, дома, все его чемоданы разобраны, машинка и магнитофон заняли свои места.
Ей хотелось знать, позвонил ли он сразу же Натали, чтобы сказать, что он уже приехал, или хотел явиться к ней собственной персоной. Натали, уж наверное, будет довольна сверх меры.
Сайан продолжала работать. Ей не хватало звука пишущей машинки из соседней комнаты и еле слышного бормотания вслух. Даже когда Барни здесь не было или когда они едва здоровались, у нее было чувство дружеского присутствия. Теперь там было совсем тихо.
Она работала не переставая, пока не раздался стук в дверь. Она крикнула:
— Войдите!
Это был Лэнгли, озадаченный и возмущенный.
— Мне показалось, ты говорила, что Джордж собирался куда-то уходить.
— Да, говорила, — спокойно ответила Сайан. — А он не собирался. Я хотела побыть одна. Мне было легче соврать, чем объяснить.
— Тебе легче было солгать мне? — переспросил Лэнгли, и она вспыхнула:
— Прости, но это так.
— А почему тебе хотелось побыть одной?
Откладывать дальше было невозможно, ей нужно было сказать ему все сейчас:
— Сегодня утром я совершила ошибку. Мы с тобой не сможем составить хорошую семейную пару. Мы с тобой вообще не можем составить пары, никакой.
Он дернулся, как будто она его ударила, и сжал губы:
— Сможем. Мы поженимся.
— Пожалуйста, выслушай меня. Прости, я дурачила саму себя. И тебя, наверное, тоже. Но я не та женщина, которая тебе нужна, Лэнгли. Я слишком эгоистична. Мне нужно очень многое.
— Что именно?
— Я… ну, я даже не знаю, как это сказать. Я просто совершенно уверена, что у нас с тобой ничего не получится.
— Дело в Барни?
— Нет.
— Потому что если это так, то можешь о нем забыть. В следующий раз, когда ты увидишь Барни, он, скорее всего, не вспомнит, как тебя зовут.
Он вспомнит. Он же все записывает, разве не так? У него целые папки, в них все имена и прочее. Она крепко закусила губу:
— Это не имеет к Барни никакого отношения. — Она вытерла глину с рук.
— Приходится брать от жизни то, что она тебе предлагает, — сказал Лэнгли. — Приходится постоянно идти на компромисс, стараться максимально использовать то, чем владеешь.
— Может быть, для тебя это так. — Она посмотрела на свои руки. — А может быть, лучшее, что у меня есть, — это талант скульптора.
Он подошел к изваянию.
Она знала, что он сделает. Она смотрела, как он поднимает глиняную голову и бросает об пол, и подумала, что он имеет право на эту маленькую месть. Сайан закрыла глаза, и ей показалось, что разбилась ее собственная плоть.
Лэнгли не обернулся. Он стоял и смотрел вниз на то, что он сделал. Затем он хрипло сказал:
— Я люблю тебя, Сайан. Я боготворю землю, по которой ты ступаешь, я мог бы умереть за тебя.
— Пожалуйста, не надо!
— Прости. — Он указал рукой на обломки на полу. — Не надо было этого делать. Но я люблю тебя и не могу без тебя жить, и ты станешь моей женой. — Он попытался встать перед ней на колени, она уже не могла этого выдержать.
— Нет, нет… — взмолилась она.
— Сайан, я тебя обожаю.
Она заткнула уши, и, когда Джордж открыл дверь, на минуту она ослепла, оглохла и онемела, пока Лэнгли не выпустил ее.
— Играете в шарады? — бодро спросил Джордж.
