Это уж точно.
Альвей поглядел на нас одобрительно, похлопал по плечам и ушел. А я повел нового бойца знакомиться с отрядом…
Да, наверное, войны действительно, нужно когда-нибудь заканчивать, но делать это куда хлопотней, чем их начинать, я почему-то, именно так думаю.
Такие дела…
…В казачьей ставке продолжали что-то тянуть, и отряд неожиданно получил незапланированный, но вполне себе полноценный отпуск.
Мужики окончательно зализали раны, как следует отмылись, отъелись, попарились в баньке.
Кое-кто даже успел подружек завести: ядреные кубанские девки не просто так постреливали своими круглыми коровьими глазами.
Били – наповал.
Кое у кого, я думаю, даже стали появляться мысли остаться на гостеприимной кубанской земле.
Это следовало немедленно пресекать, и я объявил учения.
Марш-бросок, стрельбы, спарринги, обслуживание техники, окопы и прочие удовольствия с полной выкладкой.
Через три дня они у меня уже мечтали о продолжении похода…
…Все это время чеченский мальчишка не отходил от меня ни на шаг, время от времени хватаясь за кинжал во время слишком жестких, по его мнению, спаррингов.
И еще он с немым восторгом наблюдал за Веточкой.
Гибкий и резкий разведчик, умеющий убивать чем угодно – от «Стингера» до куска ржавой проволоки, явно произвел на диковатого по жизни пацана поистине неизгладимое впечатление.
Иветта же, почувствовав восхищенные взгляды симпатичного мальчика, рисовался изо всех сил: стрелял на звук с завязанными глазами, метал ножи и сюрикены, выходил на спарринг с двумя, а то и с тремя противниками.
Я начал беспокоиться.
Если они чересчур… м-м-м… сойдутся, мой новый кунак Альвей меня точно зарежет.
Вообще без вопросов.
Ага.
И будет, кстати, абсолютно прав: парня поручили мне не для того, чтобы у Веточки новый любовничек появился.
Я уж совсем было собрался поговорить с Асланом, но он меня опередил:
– Послушай, Старший! – мальчишка выглядел здорово озадаченным. – Почему твоего лучшего воина зовут женским именем? Я не очень долго живу среди русских и еще не все понимаю, но ведь это женское имя, правда?!
Я смутился.
Объяснять этому девственному сыну гор тонкости Веточкиной сексуальной ориентации…
– Понимаешь… М-м-м…
– Шайтан!!! – Аслан вскочил на ноги и, схватившись за кинжал, что то заорал на своем родном языке.
Вот черт!
Я так и не научился понимать их ругань.
Грузинскую или там абхазскую – еще туда-сюда, но чеченский язык – это уже, простите, что-то!
Ни черта не поймешь.
Однако суть мне уловить удалось.
Не по словам, по мимике.
– Сядь! Быстро!!!
Парень нехотя подчинился.
– А теперь слушай, – беру паузу, закуриваю.
Руки ощутимо дрожат.
– Когда-то очень давно, – вздыхаю, – в маленьком городе у моря жил мальчик, твой ровесник. Но у него не было дяди Альвея, который мог бы его учить ходить по горам, хорошо стрелять и хорошо ненавидеть…
Он слушал очень внимательно, время от времени поглаживая костяную рукоятку горского кинжала.
Потом спросил:
– Он их правда убил?! Всех?!!
Я медленно, про себя, выдохнул и снова потянулся за сигаретой.
– Да. Ты видел сам,
Он долго смотрел себе под ноги.
Потом вздохнул:
– Альвей говорил, что у вас, русских, все очень сложно. Я не понимал…
– Что ты не понимал?
– Я не знаю, как сказать. Я не знаю, как к нему относиться. Он – мужчина, и он… не мужчина. Почему?
Я положил ему руку на плечо:
– Просто ты взрослеешь, Аслан. Так бывает…
Он непонимающе посмотрел мне в глаза.
Я вздохнул:
– Так бывает и у русских, и у чеченцев, и у других, – почти по-чеченски жму плечами. – Люди взрослеют, когда начинают понимать, что есть вопросы, на которые нет ответов.
Молчит.
Думает.
Потом спрашивает:
– Это хорошо?
Я глубоко затянулся.
Просто чтобы потянуть время.
Что ни говори, но быть отцом, наверное, весьма тяжелая работенка.
Врагу не пожелаешь.
– Не знаю, Аслан, – вздыхаю. – Это, представь себе, – как раз один из таких вопросов…
…Ближе к вечеру в лагере наконец-то появились Вожак и остальные.
Он был мрачнее тучи.
Дядя Миша, кстати, тоже.
Мы уединились в штабной палатке, и Корн, что на него, в принципе, не похоже, на этот раз не стал тянуть кота за причиндалы.
– Идти все-таки придется через Джубгу, – говорит. – В горах снег. Лавины. Лаба вышла из берегов. Тот путь, через Каладжинскую, закрыт напрочь. Придется идти по побережью. Хорошо еще, что казаки отбили у адыгов Горячий Ключ. Те могут, конечно, пострелять со склонов, но скорее всего, перевал пройдем относительно спокойно. Дальше – хуже. Серпантин. С гололедом и всяческой стреляющей швалью за каждым новым поворотом. Полное дерьмо. Жрать нечего абсолютно. В Туапсе и Новороссийске, в портах, на терминалах нефть разлилась. Уже лет пять как. Море мертвое, почитай, до самой Лазаревки. Даже чайки все передохли. Хорошо еще, что бора эту дрянь на юг гонит, в Турцию. Мимо Сочи и абхазов. Но побережье все одно – сами понимаете. Вонища, говорят, – хоть в противогазах иди. Те, кто там жить остались, – натуральнейшее зверье. С ними даже геленджикские воры не связываются. Пробы ставить негде. Жрут все, начиная с натуральной помойки и заканчивая человечинкой, которой тоже, представьте, не брезгуют. Почти у всех – ВИЧ-17. Это, господа, такая зараза, лечить которую еще пока не научились. И передается она при малейшем прикосновении. Начиная с Магри – блокпосты Князя. Прямо перед первым – жесткая «санитарная зона». Если до них доберемся, считай – живы остались. Договоримся. Но шансов добраться – один к десяти, даже учитывая сверхподготовку твоего отряда…
