включая шахтеров, и отправился собирать личные, в том числе теплые вещи.
Резиденция Верховного правителя располагалась довольно высоко в горах, и прожить нам там, судя по всему, предстояло довольно долго.
…Как это ни странно, я очень любил горы.
Меня там столько раз убивали, а я все равно продолжал их любить.
В них было что-то… какой-то протест… застывший навеки бунт…
Не знаю.
Мы прошли вдоль берега моря, по аккуратной, благоустроенной дороге, мимо белых, утопающих в зелени домов местных, думаю, вполне себе, по нынешним непростым временам, счастливых жителей.
Снова вовсю светило солнце, и я в очередной раз подивился переменчивости здешней погоды.
Море было ослепительно синим, вершины гор вдалеке – ослепительно белыми.
Как в детстве.
Копыта лошадей радостно цокали по асфальту и брусчатке, и попадавшиеся нам навстречу пешеходы поспешно сворачивали на обочину. Я попытался разобраться в том, что чувствую, но так и не сумел.
Мы свернули.
До долины добирались довольно долго, часов пять.
Меня захватила бешеная, нечеловеческая красота пейзажа, где дорога змеилась вдоль скал, а внизу, в пропасти, бушевала на перекатах буйная Мзымта.
Потом дорога снова выровнялась, и монотонность движения прерывали только ручейки, в некоторых местах срывающиеся вниз весьма живописными водопадами.
Несколько раз нам попадались блокпосты и дружинные патрули, но никто не поинтересовался целью нашей поездки.
Видимо, знали.
Или, судя по любопытствующим взглядам, – догадывались.
Поселок в долине, где располагалась резиденция Верховного, был тщательно обнесен высокой, сложенной из каменных и бетонных блоков стеной.
Я обратил внимание на любовно оборудованные пулеметные гнезда.
Как пояснил сопровождающий нас офицер, продукты и все необходимое доставлялось в крепость снизу, из Сочи.
Трудоемко, дорого, зато абсолютно безопасно.
Все дороги и тропы в долину контролировались стационарными и мобильными патрулями.
Плюс местные охотники и егеря, семьи которых находились под безусловной опекой Верховного.
Плюс полк дружинников, составленный из отобранных лично Князем бойцов.
У папаши, как пояснил тот же офицер, имелась и «нижняя», «городская» резиденция.
Но он ее почему-то не любил, предпочитая жить тут, в долине.
Здесь же располагалась и верхушка его администрации.
Я подумал, что шахтеры, с их подземной жизнью и тягой к горам, станут для родителя поистине бесценными союзниками. Пещер в горах Большого Кавказского хребта должно быть предостаточно, а мастерами эти ребята были просто уникальными.
Любопытно, что здесь будет лет эдак через двести.
Жаль, что не доживу…
…Нас, как и внизу, разместили в казармах дружины.
Предложили помыться и привести себя в порядок с дороги.
Князь должен был нас принять через несколько часов, вечером. В настоящее время их превосходительство изволили убыть на охоту.
На медведя, между прочим.
Все страньше и страньше…
Я с удовольствием помылся и переоделся в чистую сухую одежду. Выпендриваться перед папашей большого желания не было, но командир отряда, осуществляющего охрану Посольства, должен был быть, так сказать, на уровне.
Я выбрал черные штаны из мягкой кожи, заправил их в высокие армейские ботинки на шнуровке, натянул ослепительно-белую шелковую сорочку с высоким воротом, под которую повязал шелковый же шейный платок.
Накинул сверху черный лайковый пиджак.
Готово!
Я посмотрелся в зеркало и тут же почувствовал себя то ли рок-звездой, то ли просто полным идиотом.
А что делать?
Назвался груздем – изволь, извини, соответствовать…
…Пришлось еще немного подумать и пристегнуть сбоку, под пиджак, кобуру с именной, врученной когда-то одновременно с орденом Мужества «Береттой».
Полный привет, конечно, прости меня Господи…
…Впрочем, как выяснилось, на фоне остальной «придворной» тусовки я выглядел достаточно скромно и прилично.
Тут были и бархатные колеты, и лосины, и расшитые мелким бисером куртки из замши и оленьей кожи, и мягкие бархатные шляпы с высокими тульями, и высокие, напоминающие ковбойские, сапоги-казаки, и пристегнутые к узорным ремешкам серебряные ножны с кинжалами, рукоятки которых украшали крупные драгоценные камни.
И это – у мужчин.
Что уж говорить о женщинах.
Наши, посольские, впрочем, тоже не подкачали.
Игнат, племянник атамана Мелешко, носивший титул Посла казачьего Круга, к примеру, выпендрился в белую косоворотку, широкие шелковые шаровары, мягкие полусапожки, мохнатую папаху и отороченную соболями офицерскую шинель с кушаком.
Наряд дополняла кривая шашка в узорчатых ножнах, при виде которой мне почему-то становилось не по себе.
Вожак с Бобом Костенко были в черной униформе своего Ордена с серебряным знаком Крыла на левом рукаве, в твердых кожаных фуражках с высокой тульей и серебряной эмблемой все того же Крыла на бархатных околышах.
На правой руке Корна тускло поблескивал стальной перстень с черным бриллиантом, символизирующим принадлежность к Верховным вождям и фактически неограниченные полномочия.
Но всех, безусловно, превзошли шахтеры.
Явившиеся, простите, полуголыми: с обнаженными, бугрящимися мускулатурой торсами, обмазанными каким-то темным, видимо, символизирующим угольную пыль маслом.
Бородатые, в металлических шлемах-касках и с посеребренными кайлами в перетянутых жилами руках, запястья которых плотно охватывали массивные золотые браслеты с вплавленными в них огромными, нарочито небрежно обработанными драгоценными камнями, они производили впечатление даже на этом костюмированном балу.
Глядя на них, почему-то жутко хотелось заплести их бороды в косички. Странно, что они сами не додумались.
Вот тогда бы у меня точно крыша поехала.
Хотя до этого, собственно говоря, было недалеко.
Ага.
Безумие подступало, ластилось толстой кошкой – точь в точь как тогда, в пещерном зале стачкома.
Только теперь со мной не было Красотули, и эта боль, постоянно напоминающая о себе, не давала соскользнуть в такое соблазнительное сумасшествие.
Спасибо тебе, девочка.
Ты и сейчас охраняешь меня.
Как же я-то тебя не уберег?!
