– «Что имею, то и введу». Прости, был такой старый каламбур, Андрей помнит. Думаешь, я что-то придумывал, внедряя здесь, у себя, нравы средневековья? Да ничего подобного! Обычная структура криминального сообщества. С его любовью к блесткам и прочей мишуре. А я, если хочешь, – пахан. Морщишься? Правильно морщишься! Но от фактов не уйдешь: стоит навязанным человеческому сообществу правилам оставить какую-то часть социума без внимания, как она тут же самоорганизуется по чисто феодальному принципу. Сюзрен – или «пахан», как хочешь, – берет на себя заботу о безопасности и благополучии своих «подданных», они ему – платят. Деньгами, жратвой, бабами. Изредка – моральными ценностями. Типа верноподданнической любви и благодарности. Естественное состояние. Не нравится? Вон, Андрею тоже не понравилось. И он создал зародыш Империи…
– Крылья?
– Крылья, Крылья…
Вожак неожиданно хихикнул:
– Ой, и любишь же ты заблуждаться, Мить. И других вводить в заблуждение, – и повернулся ко мне. – Твой отец соврал, Егор. Причем дважды. Во-первых, Крылья мы когда-то создавали вместе. Просто он потом в них разочаровался. Потому что там нужно работать. И иметь дело с теми, с кем неприятно. И никаких тебе косячков с анашой, дорогих вин и красивых девочек, до которых твой папаша всегда был большим охотником. А во-вторых, он прекрасно понимает, что его «феодальная модель» рано или поздно все равно превратиться в «имперскую». По мере, что называется, расширения сфер бандитского – пардон, феодального – влияния.
Отец сначала побледнел, потом побагровел:
– Ты забываешься, Андрей! Ты у меня в доме!
Вожак жестко усмехнулся:
– Это, извини, Мить, не аргумент. Ты у меня в доме и не такое вытворял. И прекрасно это помнишь. И понимаешь… Или прикажешь своим нукерам меня на кол посадить? Тоже не выйдет. Во-первых, мы для этого с тобой слишком давно дружим, а, во-вторых, с Крыльями ты ссориться – ну совсем не хочешь. Или не так?
Отец что-то недовольно пробурчал.
Вскочившая на ноги грузинская красавица погладила его по руке и принялась массировать ему плечи.
Я прикурил уже Бог весть какую по счету сигарету.
– Ну, хорошо, господа. А какое место вы мне отводите в этом вашем уравнении?
Они дружно вскинулись и несколько удивленно переглянулись.
– Что ты имеешь в виду? – Отец скинул ладони девушки со своих плеч, и она зашипела в мою сторону, как большая рассерженная кошка.
– Да то и имею, – усмехаюсь. – Хорошо, вы – сильные, умные, – взялись манипулировать остатками, так сказать, человечества. И мной, кстати, в том числе. Один строит «имперскую модель», другой «феодальную». Я-то здесь при чем?
– Не понял…
Я потянулся и рывком выбрался из мягкого, обволакивающего кресла.
Мне было их жаль.
Обоих.
Потому что я их любил, старых пердунов.
И в то же время ненавидел.
– А что тут понимать. Отряд свою работу выполнил. А я пошел спать. Я на вашу вечеринку не напрашивался.
– Ты хочешь сказать, что нашел какой-то свой, третий путь? – голос у Корна был ядовит, как самая ядовитая змея.
– Ничего я не нашел, – вздыхаю устало. – Может, найду. А может, и нет. Но то, что с вами мне не по пути, – уж точно. Я в солдатики еще в детстве наигрался. Человечество спасать тоже не собираюсь. Пусть само себя спасает, если ему так хочется. А у меня своих проблем достаточно. Завтра отряд выступает вниз, в Сочи. Как только освободится перевал – пойдем на материк. Или, может, в Европу сплаваем. С твоими моряками, отец, они у тебя – классные ребята. Еще не решил.
Отец задумчиво поигрывал кубком.
– Не погостишь? – поднимает брови.
– Как карта ляжет. В смысле, погода. А вообще вряд ли. У вас своя свадьба, у нас – своя. Спокойной ночи.
Уже у выхода из кабинета мне выстрелом хлестнул в спину нарочито спокойный и негромкий голос Вожака:
– Как ты думаешь, Мить, к кому из нас он вернется? Ко мне или к тебе?
Палец сам по себе оказался на спусковом крючке «Беретты».
Левый глаз дергался, и это мешало прицелиться.
Самое интересное, что их лица и фигуры были при этом абсолютно спокойны.
Как у вырезанных из картона ростовых мишеней.
Отец, кажется, даже отсалютовал мне кубком.
Я с трудом поставил пистолет на предохранитель, демонстративно длинно плюнул в камин и кубарем выкатился во двор.
Там шел снег, там билась в снежной истерике яростная горная метель, и именно там мне наконец-то стало хоть чуть-чуть легче и спокойнее.
Я так и не сумел их убить.
Хотя, наверное, стоило.
Ага…
Эпилог
…Утро было необыкновенно морозным, чуть поскрипывал под копытами снег, а воздух хотелось пить, пить полной грудью.
Стояла необыкновенная тишина, и негромкий, неторопливый разговор двух кавказского вида крестьян был слышен, наверное, даже в резиденции отца.
– Княжич опять на охоту собрался… И что человеку за радость по горам скакать?
– Э-э, не скажи… мужчина должэн ахотиться… кров звэря пить… вино пить… жэнщин лубить… Тогда он – мужчина…
Я рассмеялся и ударил Абрека шпорами.
Трехлетний жеребец зло заржал, прижал уши, встал на свечку и поняв, что не скинет седока, рванул галопом.
Увязавшиеся со мной Веточка с Асланом остались далеко позади.
Дав злобной твари согреться, я постепенно перевел его в рысь, потом в шаг.
Он время от времени оборачивался, поглядывал – как я там?
Не расслабился ли?
Нет, дорогой, не расслабился.
Потому-то и езжу на тебе.
А не ты на мне…
…Ты можешь радоваться, отец.
Я не уехал.
Пока не уехал.
Просто тогда, месяц назад, я понял.
Понял после бессонной ночи, вот таким же морозным утром.
Кажется, еще была метель.
Как ты там говорил, старый толстый даос, старый мудрый Бань Го в засаленной рваной хламиде и с ночным горшком на лысой китайской голове?
«Запомни, мальчишка, Путь не кончается, если он в тебе. И чистота реки зависит от чистоты взгляда».
