От удара с полок посыпались тонкие брошюры, я увидела свой огромный голубой глаз, и тут же зеркальная дверь повернулась. Передо мною стоял Владислав.
– Ты… ты сделала это?! – Он выронил кассету, которую, наверное, только перед этим вынул из магнитофона. – Вот уж не ожидал. – Шоршона отступил на полшажка и уперся в стену. Небольшая кладовочка не располагала к широким жестам. Кроме магнитофона, здесь находилось уродливое кресло и чудом вмонтированная в стенку слева полка, при необходимости заменяющая стол. Заметив, что я рассматриваю помещение, Слава на секунду отвернулся, и в руках его оказался по виду довольно-таки острый нож.
– Я же предупреждал, что ты не должна видеть моего лица!
– Как в дурном вестерне! – Я покосилась на лезвие. – Ты это серьезно? Подумай! Все еще можно изменить…
– Никогда!
– Ты придумал интересную историю, думаю, что многие захотят прочесть ее… почему бы тебе…
– Не говори глупостей. – Он переложил нож в правую руку.
«Я знаю, что ладони у него сейчас горячие и потные».
– …Ты всего лишь пешка. Пешка – и ничего больше. Я уберу тебя…
– Слава! Давай, ты лучше сейчас отпустишь меня… ладно? – Я выставила вперед руку, надеясь остановить удар. – Ты ведь вовсе не убийца! Я никому никогда не расскажу, что здесь произошло… Ну… положи нож… ты и так меня уже напугал… Слава…
– Нет. – Он сделал шаг ко мне навстречу, глаза его сияли сумасшедшим блеском.
– Подожди, ну давай разберемся: если ты убьешь меня – значит, ты сделаешься пленником своего собственного сценария.
– Нет. Это ты попалась! Я предопределил это заранее!
– Ты предопределил себе роль убийцы?! Не смеши – ведь именно то, что ты следуешь букве плана, и показывает, что ты всего лишь раб идеи. Пересиль себя! Сохрани мне жизнь вопреки сценарию – и это будет поступок человека, а не пешки!
Я видела, что он почти что поверил мне, но в этот момент я, отступая, натолкнулась на стол и это вывело его из оцепенения.
– Ты – жертва! И я покажу тебе, как умирают жертвы… – Он шагнул ко мне навстречу, над его головой вспыхнула лампочка, и перед моими глазами вдруг предстала картинка: люстра расположена слишком близко к камере, так что почти ничего не видно… лицо Славы… бледное, взволнованное, даже какое-то одухотворенное… он что-то говорит, потом расстегивает верхнюю пуговицу рубашки – и все заливает светом…
Блеск ножа парализовал меня, я смотрела на Славку и думала, что вот он – живой… и чем бы я только не пожертвовала еще месяц назад, чтобы увидеть его снова. Лампочка ослепила меня, я отерла лицо тыльной стороной ладони. Владислав продвинулся еще на один шаг, я почувствовала, как мое тело качнулось в сторону и на противника, пальцы сомкнулись на правом запястье врага в жестоком захвате и уверенно повернули кисть с ножом вовнутрь. Раздался хруст, Слава закричал и разжал пальцы. Я вынула нож и толкнула его в позорное кресло, в чуланчике.
Удивительно, но уроки Никиты действительно не прошли даром.
Слава стонал, раскачиваясь, словно исполняя какой– то невиданный ритуал поклонов, потирая сломанную руку.
Не было больше ни страха, ни боли – одна пустота, и еще мысль, которую я проговаривала внутри себя как бесконечную мантру: «Никто и никогда, никогда не будет вытирать об меня ноги! Никто, даже самый лучший на этой земле человек».
8
ФИГАРО
Не помню, как я оказалась на улице, возможно, просто выскочила из квартиры и, почти не касаясь ступенек, пролетела их, сломав каблук и чудом не упав лицом на серый пол парадной. «Бежать! Бежать!..» – стонало внутри. Врезавшись всем телом в черную неровную поверхность двери, я вырвалась, наконец, на улицу, хватая ртом воздух.
Моя машина осталась у черного хода, но я не рискнула бы сесть за руль теперь уже чужого «мерса».
«Зачем мне враги, когда есть друзья, как ты?» – вертелось навязчивой считалкой в голове; сирена пролетевшей мимо «скорой» напомнила о Белкиной, сковав тело леденящим ужасом. А ведь еще немного – и я могла сделаться убийцей, а потом что?.. А потом все – как сказал Пава – все – дальше уже не получится ничего и никогда. «Гений и злодейство – две вещи несовместимые».
Фонтанка все бежала и бежала куда-то. Тревожно, одиноко стучал по гранитной набережной уцелевший каблук.
А ну ее к чертовой матери, эту жизнь! На хрен мне это надо!
Черно-блестящие воды манили, ласково подставляя обманные твердыни еще не растаявшего льда. Я облокотилась о решетку, свесив длинные распущенные волосы, которыми тут же принялся играть ветерок. Справа от меня в реке образовался крошечный водоворотик; извиваясь и по-птичьи разевая рот, он пил и пил воздух и водяной блеск, отраженные огни Невского и чужие мысли. Вдруг подумалось, что вот он вырастет, всласть навампирившись питерскими образами, да и стащит за зеленые хвосты с Аничкова моста четверку коней вместе с голыми каменными юношами, потом сглодает набережную, дом Белосельских- Белозерских, Аничков дворец, примется за низкое питерское небо.
Однажды, когда я и Ленка ездили отдыхать в Харьков, одна хохлушка в поезде заметила, что у них на украинских просторах небо высокое да синее, не то что в Питере, на что я нашлась и ответила, что, мол, им всем попросту далеко до небес, в то время как нам до них рукой подать.
Но той злополучной ночью я смотрела не на небо, а в черный омут Фонтанки, откуда навстречу мне призывно тянулись руки черного ангела любви, пообещавшего десять лет назад подхватить меня, едва лишь жизнь сделается настолько невыносимой, что…
Но в этот момент чья-то рука из этого мира легла мне на плечо, и одновременно я почувствовала, как чугунная ограда врезается мне в солнечное сплетение, а воды тянут и тянут невидимой сетью на дно.
В это время вторая рука моего внезапного спасителя уверенно обвила талию… Рывок. Туда, в Питер, в жизнь, в боль… Призрачные руки Дракулы остались на дне Фонтанки, я вздохнула и закрыла глаза.
– Диана! Что такое? Тебе плохо? Диана…
Передо мною стоял молодой человек, никак не напоминающий атлета. Одному богу известно, как это он сумел практически вытащить меня (пятьдесят два килограмма пока еще живого веса, медленно и целенаправленно ползущего в тихий ад Фонтанки).
Светлые, тщательно зачесанные назад волосы поблескивали от геля, а глаза – большие, светлые… Нет. Разумеется я не могла разглядеть цвет этих волшебных глаз. Не могла сейчас. Но ведь я знала и любила их настолько, что даже самые гнусные, трусливые мыслишки о самоубийстве сконфуженно отошли в сторону, позволив мне расцеловать эти добрые, прекрасные глаза. Молодого человека звали Фигаро, я познакомилась с ним в клубе «Шесть и девять», и с тех пор мы довольно-таки часто встречались к радости обоих и зависти окружающих. Мы гуляли иногда в обществе Павы или его друзей, иногда просто вдвоем. И все время нашего знакомства этот питерский ангел носился по городу с тяжелыми, полными продуктов и сигарет для безденежных друзей сумками, или утешал кого-нибудь, терпеливо выслушивая очередную слезливую и вряд ли более болезненную, чем переживал в этот момент он сам, историю, чтобы потом по- доброму погладить, ободрить, посочувствовать, утешить…
Естественно, что на помощь мне судьба должна была послать именно его.
– А я-то сперва принял тебя за Линду – знаешь, медиум?
Я кивнула.
– …Она последнее время предпочитает ходить в белом… А кстати, тебе не холодно?
Только сейчас я заметила, что выскочила из Маргаритиной квартиры без шубы.
– Ты что – заболеешь! – Он стащил с себя куртку «Пилот» и накинул мне на плечи. – Ну… пойдем, я провожу тебя. Пава-то где? Что он за тобой не смотрит? Ой, выскажу я сегодня ему все, что следует, олуху недоделанному… Надо же – так человека довести!
