– У вас, должно быть, был ключ? – спросил Павел, отставляя пустую чашку и удобно облокачиваясь о спинку стула.
– Естественно. – Дама попыталась уничтожить Зерцалова взглядом, но принц и не такое видывал. – Я ждала, смотрела фотографии, слушала музыку, пила кофе, злилась… Прошел час, а Альберта все не было. – Рита посмотрела на нас сделавшимися вдруг затравленными глазами. – Его комната, – продолжила она менее амбициозно и тихо, – его комнатка была маленькая, узкая – одна кровать и тумбочка. На стене полки с проигрывателем, книгами и пластинками, зеркало и всякое такое… Перед комнатой предбанничек со столом и табуретками, в кухне вообще негде повернуться, ванна – кошмар! – сидячая, туалет… Но что это я?.. – Ее руки задрожали и самопроизвольно задвигались, как два белых краба, на безымянном левой руки поблескивал перстенек с александритом.
– …Я сидела на кровати… Там еще был такой длинный белый подзорник, как раньше делали… Я ему еще говорила, мол, мало того, что ё конце двадцатого века он спит на железной кровати с шишечками, да еще и этот подзорник… А он все смеялся! Смеялся! Смеялся! – Плечи Риты затряслись. – Вот под этим подзорникомон и лежал… то есть, за ним… а я на кровати… – Она заплакала, утирая слезы пальцами. – Я хотела уже уходить – тут шум, гам, влетают трое в милицейской форме, хватают меня. Я испугалась и помню все, как если бы это был сон. Поднимают подзорник – точно знали, где искать. А там… сначала я увидела руку…
Мы застыли, ловя каждое слово.
– …Протоколы, отпечатки… О, господи!..
Пава поднялся и подал Рите носовой платок, та поблагодарила взглядом и отпила немного остывшего чая.
– А потом они взяли ту самую фотографию, с которой Эдуард меня из камней и золота выкладывал, и при нас с мужем, это было уже на Моховой, разрезали ее на части – мол, со мною будет то же самое.
Но он от меня не отказался – я даже не поверила. Вот так и пошла коллекция – они ему присылают коробочку из-под торта, а в ней, скажем, глаза с фотографии. Он им обратно изумруды, они бумажную руку – он им руку из золота с брильянтовым браслетом и рубиновыми ногтями. – Она вздохнула и улыбнулась. – Так коллекция и уплыла… а за нею и Эдуард. Я, когда выходила замуж, еще не знала, что он такое сокровище!
Только я ведь понимаю, что они просто так теперь не отстанут. И потом, боюсь, они ведь не просто так милицию изображали – думаю сейчас, когда Эдика нет, меня арестуют за убийство Альберта. Так что я в бега… – Рита вновь улыбнулась и слабо развела руками. – Против этого, извиняюсь, не попрешь.
Мы молчали, зная, что она права. И еще – что новое расследование нам как «не по рылу каравай».
Какими мы были наивными.
12
«Я ЖИВА!..»
День шел за днем, неделя за неделей. Пришла и исчезла, растворяясь в летней истоме, весна. Я училась жить заново. Писать как раньше я не могла, хотя продолжала по инерции проглядывать криминальные хроники и напарываться во сне на очередной, в каждом случае по-разному разложившийся труп. Должно быть, этим трупом была та часть моей души, что однажды зимней ночью не выдержала вида гримасы боли на лице Шоршоны и рухнула тут же замертво.
Однажды, в очередной раз перечитывая Маркиза де Сада, я подумала: а почему бы и нет?! Застоявшаяся за время болезни и вынужденного бездействия кровь точно сорвалась с места, весело побежав по сосудам, а пальцы задвигались в пляске святого Витта.
Включив на полную громкость магнитофон, я плясала, как умалишенная, и тут же бросалась за компьютер, выстукивая азартную чечетку слов. В голове радостно мелькали образы, темы, сюжетные ходы, оставалось только ловить их за хвосты, припечатывая с мягким стрекотом магической машины, чтобы спрятать затем, как разноцветных бабочек, под стекло монитора.
Умирая от нетерпения и счастья, я быстро накидывала одни темы, чтобы тут же броситься на другие, которые я кодировала несколькими понятными только мне знаками, и уже летела вперед, чтобы изменить им с третьими…
Увенчала мою победную гонку лента Мёбиуса с бесконечными: «Я ЖИВА! Я ЖИВА!! Я ЖИВА!!!»
Постепенно неудачи начали отступать на второй план, а сказки для взрослых типа творений Маркиза де Сада входить в моду. Уже осень! Я отдала в издательство «Тритон», естественно под псевдонимом, первый роман типа «Кровь– любовь» под жутковатым названием «Разверзнись!» Раскрутка шла довольно-таки быстро, так как за годы блистания на презентациях мое имя, а значит и мое лицо сделались известными всем мало-мальски связанным с литературой или театром, где я особенно любила бывать; потому предложение начать новую серию, пусть даже с не раскрученным пока именем, но ведь все-таки мою, вызвало настоящий ажиотаж. Тем более, что Зерцалов охотно проставлял рядом с моим традиционным для жанра «женского романа» именем свое, и я надеялась, что не за горами уже то время, когда оно вытеснит мое навсегда.
Теперь я вылезала из дома разве что на очередные презентации Павла или кого-нибудь из знакомых, просиживая дни и ночи за компьютером. Прошла зима – не такая холодная, как предыдущая – как-никак, со мною был Пава, наступила весна.
Некоторое время назад я начала замечать, что Пава ходит какой-то задумчивый, мечтает…
Наконец признался – познакомился с потрясающим парнем – высокий, стройный, плечи, глаза… в общем, все при нем. И нежный, потому что когда мужчина большой и сильный, он слишком боится причинить боль, а значит просто обязан быть нежным.
Глаза Павы сияли, мы обнялись и стояли так необычно долго.
В воскресенье устроили смотрины, что греха таить, у Павочки воображение финтихлирует, как ни у одной самой взбалмошной писательницы, а на безрыбье, как известно, разворачивается мир фантазии, и выдумать мужчину своей мечты для него просто нечего делать.
Какая-то часть меня страстно хотела, чтобы это было именно так, но я взяла себя в руки – вот еще новости – не жалеть себя надо, а из дерьма продолжать выбираться и уж никак не держаться за милого принца, вися на нем, как налоговый инспектор. Ведь он – драгоценный мой друг – не виноват, что душа моя так хочет жить, да не как-нибудь, не просто так жить, а чтобы ее любили! И не кто-нибудь, а прекрасный принц! Самый редкостный и недоступный для меня!
Хотя – почему недоступный? Мало что ли в тех же гей-клубах би? У многих по сей день семьи, у кого-то дети… Почему же?! Почему?! Почему?!.
Злая на себя, а значит и на весь мир в целом, я металась по комнате, представляя себе этого рокового красавца, готового в любой момент вторгнуться в нашу с Павлом жизнь.
В тот же вечер в припадке мазохизма позвонила в издательство и ядовито-вкрадчивым голоском попросила нарисовать на корешке моей новой книги меня с огромной двустволкой. Вот так! Получи, фашист, гранату! Смотри теперь и мучайся!
Хотя, что толку – все равно таким примитивным методом Паву не приворожить и себя не унять – нарисуй художник хоть ограду из двустволок – мне-то теперь в этом какая корысть? Когда единственный человек, за которого я на самом деле могла бы выйти замуж!..
Алекс явился в воскресенье. Признаться, я побаивалась этой встречи, всегда трудно найти контакт, так сказать, с ярко выраженными мужчинами (а именно так описал своего друга Пава). Во всяком случае, я решила быть милой и внимательной. Обычно в общении я стараюсь сама раскручивать нового знакомого, позволяя ему вести себя естественно, располагая к откровенности или к неприкрытому бахвальству. В общем – делай, что душа велит, а я как-нибудь подстроюсь. Но тут с первых минут общения я поняла, что Алекс ведет себя в точности как я. Зная, что мы с Павлом муж и жена, он жаждал понравиться, прийтись ко двору. Не представляю, что наболтал Зерцалов, но в манере Алекса говорить, подбирать слова и обороты, в нежелании обидеть или как-то поставить в неловкое положение сквозил острейший страх потерять Павла навсегда. Боже мой – как благородно-неуклюж был в этот момент появившийся в нашем доме верзила.
Вопреки ожиданию Павы, мы тотчас подружились, и если бы не мои собственные тоска и боль…
Одно хорошо – за Паву я была теперь почти что спокойна: этот добрый, вечно смущающийся медведушка будет его на руках носить.
