– Здравствуй, Линда! – кивнула я головой, желая привлечь внимание медиума, и тут же услышала за спиной ядовитое хихиканье. Ничего себе: здравие было пропето восковой кукле.
Раздался первый звонок. Не испытывая мук совести за то, что лишила Павла обещавшего быть феерическим зрелища и демонстративно пожав руку восковому идолу (должна же была я разобраться – не фальшивая ли передо мною кукла), пошла в зал.
«Живой Линды пока не было, и это не радовало – либо я видела кого-то очень похожего на нее, – размышляла я, ища свое место во втором блатном ряду, – либо медиум уже с Маргаритой, а значит, за последнюю можно быть спокойной, либо дурацкая восковая кукла имеет отвратительную склонность разгуливать по театру средь бела дня и надо надрать жирную задницу поставленному надзирать за нею экскурсоводу или охранникам, ежели таковые имеются».
Спектакль начался долгой увертюрой, и вскоре я увидела на сцене словно разделенную краской на черное и белое Маргариту – она была ангелом этого мира, раздираемого вселенскими противоречиями. На сцене мелькали молодые люди, некоторых из которых я знала по Мюзик-холлу и «Маяку». Маловыразительные внешне, они сплетались в роскошные гирлянды, составляя узоры, время от времени делая синхронные движения. Медленно и помпезно разворачивалась небесная история, боги и богини, одетые в длинные одежды, шествовали на котурнах и ходулях, сияя страшными фосфоресцирующими масками. Согласно выданному в дверях либретто, за облаками решался вопрос о даровании людям божественной помощи в лице двухцветного ангела этого мира – Маргариты.
И вот, наконец небесный дворник разогнал позорно раздетый (знак дурной кармы по сценарию) кордебалет, оставив на сцене Маргариту. На мой вкус, давно пора – вообще таких цыплят не раздевать, а прятать надо.
Сверху полез бумажный экран, отгородив ангела этого мира от зрителей. Тут же в глубине сцены загорелась голубая лампа и то увеличивающийся, то тут же уменьшающийся силуэт Маргариты начал новую главу из жизни ангелов-эмигрантов.
Перед экраном появился темный мужской силуэт. Должно быть, человек этого мира, встречающийся с божественным посланником.
Маргарита побесновалась еще немного, то взлетая, то падая сраженным Икаром, чтобы, наконец, застыть, прижавшись к голубому экрану. Я поняла это по тому, что силуэт сделался маленьким и четким. Теперь наконец-то зашевелился до этого неподвижно стоящий партнер. В руках его явно обозначился длинный кухонный нож, которым он пробил бумагу около уха актрисы. По залу пробежала волна удовольствия. Фигурка Маргариты дернулась, чуть расплываясь, и тут же актер разрезал бумагу до пола и ударил вновь – теперь в месте, где пробился экран, обозначилось темное пятно.
– Жаль, кровь не выглядит кровью – синий прожектор съедает весь кайф, – поделился своими соображениями лысый сосед, сидящий на месте Павы.
– Что? – не поняла я.
– Ну, он же ранил ангела – видите, актриса брызнула красную краску, а невидно. – Он вздохнул и передал мне бинокль. Сидя во втором ряду, мне в жизни не пришло бы в голову взять его в гардеробе.
Актер с ножом сделал, наконец, удобную для себя прореху и под оглушительный марш Шестаковича ворвался на сцену и начал гоняться за ангелом.
– Странное дело – если божественное происхождение показано тем, что тело танцовщицы то увеличивается, то уменьшается, что же они хотят сказать тем, что и земной мужик способен на то же? – Показала я на жутко увеличившийся силуэт актера. Крошечная Маргарита оказалась как раз с той стороны экрана, где бумага была прорвана не так сильно, и теперь, непластично отмахиваясь от преследователя, пыталась вылезти из-под экрана.
Взорвавшиеся духовые отметили жуткую бойню, учиненную представителем этого мира над божественным парламентером. Озверевший мужик снова и снова вонзал свой смертоносный нож в тело уже не сопротивляющегося ангела, отчего экран со стороны жертвы сделался совершенно черным.
Когда музыка достигла максимального накала, садист поднялся и, шатаясь и увеличиваясь так, что его голова перестала вмещаться в пространство сцены, на секунду загородил прожектор и тут же исчез.
Музыка стихла, свет померк, изодранный экран с шелестом поднимался вверх, я перевела дух, и тут раздался истошный женский визг, которому вторил еще один из зала.
По сцене забегали боги, сатиры и люди в джемперах и джинсах. Неожиданно и больно врубился общий свет. На первом ряду, вся в красных каплях, стояла очумевшая от крика и ужаса толстая дама. Она махала кровавыми руками, точно надеясь, что они смогут таким образом очиститься. Распихивая толпу, я летела на сцену, и тут же с другой стороны бежала, крича что-то, Линда.
Лесенка противно скрипнула под ногами, я покачнулась, но удержала равновесие. Оказавшаяся около Маргариты раньше меня, Линда брякнулась на колени, припав щекой к груди актрисы. И тут же отпрянула, делая мне знаки приблизиться; ее белый балахон и правая сторона лица были покрыты красными пятнами.
Озверевший от вида крови и воплей народ валил на сцену, плечистый пожарник оборонял подходы, возвышаясь, как Рембо, истерические дамы давили друг дружку на выходе. Я споткнулась, чуть не свалившись в оркестровую, где также творилось столпотворение, усиленное тем, что нескольких наиболее жадных до зрелищ зрителей перекинули через бортик, и теперь они копошились в яме, как черви в банке.
Около Маргариты уже начали собираться актеры, и один из них в костюме эльфа, рыдая и что-то бормоча, целовал ее в лицо и губы. Со стороны это смотрелось как оргия вампиров.
– Диана! Быстрей, она хочет поговорить с тобой! – изо всех сил закричала Линда, отпихивая причитавшего на груди Белкиной юношу. Подлетевший к месту побоища раньше меня лысый блевал теперь прямо на занавес.
Маргарита представляла из себя какое-то мистическое существо: черно-бело-красное тело с пульсирующими родниками крови.
– Быстрей! – Линда обеими руками зажимала кровоточащие раны на запястье и шее.
Подавляя рвотные спазмы, я присела возле Маргариты.
– …Она здесь, Марго. Диана пришла. Говори, что ты хотела сказать ей? Говори! Чертова кукла, говори!
– Диана, – Белкина застонала, смотря мимо меня казалось бы незрячими глазами.
– Да, да, я здесь, Рита. Скажи, кто это сделал? Кто? – Конечно, мне приходилось описывать подобные сцены в литературе. По плану тут должны быть слезоточивые признания, клятвы отомстить, последняя воля, обещания скорейшего выздоровления и всего-всего самого лучшего. Словом, обычная жизнеутверждающая чушь. Мол, все будет хорошо и мы повесимся!
Но тут… Я молчала, как последняя идиотка; от вида, а главное, запаха крови рот уже был полон противной слюной и тянуло блевать.
Странно – еще совсем недавно я могла часами не вылезать из морга, хотя там все чистенькие, благородненькие – почти как живые, а это дрожащее месиво…
И главное – сумасшедше-радостная мысль: какое счастье, что я догадалась облить Паву шампанским! Какое счастье, что его здесь нет! Наверное, скорее уж я сама бросилась бы на Маргариту, плескаясь в ее теплой крови, как это уже сделала Линда и юный эльф, чем позволила бы Зерцалову хоть одним глазом лицезреть все это.
Из столбняка меня вывел булькающий голос Маргариты:
– Шоршона… квартира. – Она закатила обведенные красным гримом глаза.
– Что Шоршона? Это сделал он? Он напал на тебя? – затараторила Линда.
– …Дом… наш дом… я продала квартиру и… – Усилившееся хлюпанье перешло в кровавую рвоту. В тот же момент кто-то грубо оттолкнул меня в сторону. Я увидела склонившиеся над Ритой белые халаты.
– Да отцепитесь вы! – прикрикнул на меня санитар. Оказывается, я все это время сжимала в руке черно– красную кисть Маргариты.
– Пойдем, Дианочка. Ты не можешь помочь. Пойдем.
– Я – да. А ты? Ты разве не спасешь ее?
Линда обняла меня за плечи и увела со сцены.
Меня трясло, казалось, что запахом крови дышат сами стены театра. Примостившись у ног Цезаря, я
