13
КРОВЬ
Несколько месяцев мы не слышали о Маргарите, что было странно – во время моей болезни она наведывалась довольно-таки часто.
Бандиты, расправившиеся с Альбертом и Эдуардом (последнюю смерть я не решалась еще отнести на счет Шоршоны), то появлялись в ее жизни, подобно черным акулам, урывающим очередной кровавый кусок, то исчезали, затаиваясь до поры до времени где-то, где мрак и опасность.
Судя по тому, что преследование с разными перерывами продолжалось несколько лет, Пава считал, что подобно тому, как нормальные люди время от времени посещают зубного или ездят отдыхать в санаторий, так и бандиты профилактики ради садятся в тюрьму.
Из разговора с режиссером «Фата Морганы» я узнала, что Рита ухитрилась оформить дарственную на жилище коллекционера. То есть, разумеется, «подарком» эта сделка была только на бумаге. Продать трехкомнатную квартиру в центре Питера на глазах у дышащих в затылок бандитов – дело почти что невозможное.
Мы считали, что Белкина забрала деньги и укатила куда-нибудь в жаркие страны искать вдохновения и любви черных королей изнемогающих от жары островов. Но как выяснилось позже – ошиблись.
В начале июня неожиданно афиши «Балтийского дома» засверкали обещаниями огненной «Феерии», главную роль в которой играла Маргарита Белкина.
Рита отзвонилась перед премьерой и, не спрашивая, как дела, потребовала, чтобы мы оба пожаловали перед спектаклем к ней в гримерку на третьем этаже. Мол, срочно надо поговорить о Шоршоне. Каждый в своей комнате, мы с Павлом подняли трубки одновременно и, узнав голос Белкиной, поддакивали, рассчитывая выяснить – что происходило с нею все это время. Услышав имя Славы, мы единодушно сказали: «Нет!» И на следующий день были в театре.
– Так, значит, ты не собираешься разбираться в Mapгаритиных дрязгах? – ехидно спросил он, обнимая меня за талию и привлекая к себе.
– Так же, как и ты, дорогой.
Мы поднялись по белой мраморной лестнице на второй этаж, народ уже начал собираться, хотя времени, по моим понятиям, было вагон, На втором этаже разворачивалась выставка восковых фигур, около которой собралась гудящая толпа.
– Все ясно – они дают два спектакля одновременно, на малой и большой сценах, поэтому и народищу столько, – догадался Зерцалов, уворачиваясь от очередного локтя и прячась для большей безопасности за моей спиной.
– А ну, прокладывай дорогу и не путайся под ногами! – ободрила я его, толкая в сторону служебного хода.
Наконец мы оказались на маленькой лестнице и, пробежав через ступеньку положенные два пролета, выскочили около гримерной Маргариты.
– Что за черт?! – Зерцалов огорченно подергал ручку двери. – Где это она шляется, спектакль через тридцать минут, а ей еще краситься!
– Бардак, – поддакнула я, облокотившись на стену. Расклеенные по городу афиши пестрели фотографиями сцен «Феерии» с раскрашенными в стиле боди-арта актерами.
– Думаю, она уже на сцене, – догадался, наконец, Павел, – если бы их красили прямо здесь – театру потребовался бы ремонт после каждого представления. Пойдем лучше по сто грамм шампанского?..
Делать все равно было нечего, и мы отправились в буфет на первом этаже. Спускаясь по лестнице, я невольно опустила глаза и увидела Линду, белый силуэт которой трудно спутать с чем-нибудь другим. Скользнув по направлению к сцене, она исчезла в лабиринтах служебных помещений.
«Черт ее приносит – не иначе», – подумала я, тут же припомнив, как на злополучной презентации медиум просто-напросто лезла на глаза, раздражая меня этим сверх всякой меры. А ведь тогда я чуть было не убила Риту. Кто знает – может быть, и сейчас?.. Возможно, в воздухе витает запах смерти, притягивающий блаженную Линду. Ой, не приведи господи!..
Я поделилась соображениями с Зерцаловым, на всякий случай поглаживая свой амулет счастья в нагрудном кармане. Меньше всего на свете в эту минуту я желала бы видеть принца замешанным в бандитско-шоршонские дрязги. При одном упоминании о Славе я чувствовала острую боль в сердце и кисти, словно, ломая его руку той роковой ночью, я крушила и уничтожала собственную плоть. Интересно – а мучается ли он? И о чем таком хотела поговорить с нами Маргарита? Теперь-то что может связывать ее с Великим тираном из расы господ? Кто будет его следующей жертвой? – Я посмотрела на несущегося ко мне с бокалом шампанского и торчащими из нагрудного кармана рубашки конфетами Паву, черт знает когда оставившего меня, чтобы слетать в буфет, и сердце болезненно сжалось: нет – только не его! Только не милого принца. Только не Зерцалова. Не дожидаясь тоста, я отхлебнула немножко холодного, ароматного напитка – шампанское оказалось полусладким и пахнущим яблоком – и, не говоря ни слова, бросилась ему на шею, чуть было не расплескав содержимое наших бокалов, утверждая таким образом пред ликом судьбы, смерти и чего угодно еще свои права на прекрасного принца. В кармане Зерцалова хрустнула конфета, и что-то острое вдавилось мне в грудь справа.
– Да что это на тебя нашло?! – Он вытащил из кармана брюк носовой платок и, всучив мне свой бокал, начал выворачивать содержимое кармана. По растекшемуся пятну я поняла, что конфеты были с ликером.
– …В следующий раз, когда пойдем куда-нибудь вместе, надену ватник и телогрейку, – ворчал он. – И кстати, что у тебя там такое в кармане – орех?
Я шлепнула себя по груди и…
– …Какая гадость. – Пава уже отделался от сладких фантиков и теперь вытирал липкие от ликера руки.
– Пава! – Я оглядела принца – то, что он был весь в черном с шелковой рубашкой навыпуск, казалось глубоко символичным и одновременно с тем смешным и трогательным.
– Если ты намерена наброситься на меня еще раз, я облапаю тебя сладкими руками по самое не хочу, – пригрозил он. – Будешь приманкой для мух.
– В это время года мух не бывает! – Я вытащила содержимое кармана и теперь держала его зажатым в кулаке.
– Ничего. Мне теперь по твоей милости одна дорога – мыться! – Он попытался было сорваться с места, но я резко остановила его, откровенно окатив шампанским.
– Идиотка! Крызушница! Уничтожительница хороших вещей!!! Теперь я еще и вонять буду на весь зал! Спасибо, дорогая, удружила! – Он забрал у меня свой бокал от греха подальше и надул губы.
Я снова обняла уже не сопротивляющегося и готового на все Павла (обожаю, когда он сердится и визжит) и, схватив его за липкие, сладкие пальцы, с размаху надела здоровенный перстень, некогда принадлежащий нашему учителю, который в тяжелые моменты жизни я таскала собой в качестве талисмана.
– Господи! Диана, любовь моя!.. – только и сумел выдавить из себя он, зачарованно разглядывая камень. – Это же… это как символ власти, могущества – во всяком случае, я всегда воспринимал его именно так!..
«Да, да, могущества и права – только моего на тебя». Я улыбнулась, и тут же Зерцалов сделал попытку приобщить меня к орошению игристыми винами, но я сделала шаг в сторону, и предательская жидкость угодила в стену.
– Фу! Пропасть! А я надеялся, что теперь мне не одному тащиться домой, удрученно улыбнулся он, посверкивая гигантским камнем.
– Ну что поделаешь? – Я проводила его до дверей. Расчет был точен: красавец принц скорее позволил бы прибить себя на месте, чем вышел бы в свет в неглаженой, а тем более сладкой и воняющей винищем рубашке. И слава богу – уж если тут вмешивается Линда, ясно, что дело не чисто. И нежным красавцам здесь ловить уже нечего.
Я вновь поднялась на второй этаж и тут же напоролась на саму Линду. Она стояла около Петра Первого, но, казалось, вовсе не интересовалась им, а слепо глядела куда-то вдаль. «Ну вот – вспомни черта – рожки появятся», – вздохнула я и, вымучив на лице подобие улыбки, поплелась общаться.
