— Расслабься, — бормотала она, — расслабься.
— Мам? — сжалась я.
— Что, моя дорогая?
— Почему расслабиться?
— Тебя всегда было трудно уложить спать. Несколько раз было так, что я повторяла «расслабься», и ты засыпала. А однажды ты вдруг поняла этот трюк, и больше он не действовал, я с таким же успехом могла кричать: «Караул!» Но мне все же нравилось повторять слово «расслабься».
Я вздохнула, как старая собака, лежащая у камина. Мама быстро повернула голову и от души поцеловала меня в щеку, по-настоящему звонко чмокнула. И прошептала:
— У этого ребенка самые мягкие на свете щечки.
Я закрыла глаза и расслабилась.
Мама, мамочка, мамочка.
Глава 40
Весь остаток дня чувство равновесия то возникало, то исчезало — со мной так уже было однажды, когда я заболела воспалением среднего уха. Я лежала на кушетке, завернувшись в пестрое лоскутное одеяло, несмотря на жаркую погоду. Я чувствовала себя измотанной, но уснуть не могла. Когда мои дела были плохи, я отлично умела забыть о них, но когда они обстояли хорошо, приятно было знать, что думать о них нет необходимости. Почему же я тогда не переставала думать о маме? С ней же теперь отношения налажены, верно?
Но так дело обстояло только в теории. Я чувствовала себя человеком, который выскочил на минутку в магазин, а в этот момент метеорит врезался в его дом. После первой радости оттого, что удалось избежать смерти, — «это всего лишь дом, главное, что моя семья и я в безопасности, можно порадоваться, как повезло!» — начнешь раздражаться и считать себя несчастным: дом-то разрушен.
У меня голова кружилась от радости, что я восстановила отношения с мамой. Но в этой радости был привкус сожаления. Я осознавала ценность того, что приобрела, но понимала, что потеряно безвозвратно очень многое. Я всегда испытывала всепоглощающую жалость к людям, усыновленным в детстве, которые потом, вырастая, пытались отыскать свою настоящую мать. Потом газеты радостно писали о них: «Теперь они наверстают упущенное!»
Да нет, на самом деле это невозможно. Ничто не компенсирует матери того, что она пропустила твою первую победу в соревнованиях по плаванию, тот момент, когда ты научился гонять на велосипеде, всех тех дней, когда ты продолжал учиться ездить на велосипеде, получая ссадины. Потерянное время нельзя компенсировать. В этом-то и беда.
Моя мама и физически, и душевно всегда была рядом, и все же я ухитрялась игнорировать ее тепло и любовь, можно сказать, я замерзала, но отказывалась стоять возле огня. Оглядываясь назад, я теперь никогда не смогу сказать: «Ни о чем не жалею». Это чушь, конечно, всем есть о чем жалеть. А кто это отрицает, тот либо глуп, либо высокомерен, либо врет. Всякие житейские «мудрости» закружились у меня в голове. Например, такая: «Слово — серебро, молчание — золото».
Вряд ли я понимала, что сама являлась живой иллюстрацией этой истины до… гм… сегодняшнего утра. Не стоило обсуждать с кем-то свои семейные проблемы: они должны решаться между членами семьи. Моя мать была права, настаивая, чтобы я не зацикливалась на прошлом. Она сразу поняла, что я с радостью погружусь с головой в проблемы прошлого. Она хотела от меня самого скучного и трудного: чтобы я была сильной.
Общество хочет, чтобы его члены были сильными. Если ты заболела раком и при этом у тебя сидячая работа, все, все равно ждут, что ты начнешь бороться с болезнью, как будто ты член спортивного общества, да что там, как будто ты олимпиец. Я всегда считала это неправильным: зачем напрягать людей, у которых, откровенно говоря, и так хватает своих забот, их более чем достаточно. Их болезнь потенциально смертельна, а мы еще требуем, чтобы они занимались йогой.
Меня смущало, что Анжела ждет от меня проявления силы. Я-то предпочла бы спрятаться в доме, никого не видеть, хандрить и жалеть себя. Мать же хотела, чтобы я не таила обиды. Да, вот еще кто остается для меня тайной: люди, которые не таят обиды. Естественно, я не буду таить обиды на Роджера, — после того как с ним поквитаюсь. Как можно быть сильной и прощать обиды? Вы можете претендовать на благородство, достоинство, предъявить много убедительных причин, оправдывающих ваше нежелание нанести ответный удар. Вами будут восхищаться и кивать. А в душе будут думать: «Да он просто струсил». Роджер испортил почти всю мою жизнь, не говоря уже о жизни Анжелы, и был уверен, что ему все сойдет с рук, потому что мы трусливы. Но меня это не устраивало. Те, кто не отвечает ударом на удар, могут сколько угодно твердить о своей моральной победе, но фактически это пустые слова.
Я уверена, что понятие «моральная победа» придумано для утешения слабых, которые никогда не смогут отомстить за свои обиды. Вот им и внушают, что они одержали «моральную победу», чтобы, с одной стороны, их утешить, а с другой — чтобы они не лезли со своими проблемами.
Я же хотела, чтобы мой враг проклял тот день, когда решил испортить мне жизнь. Мне нужно было видеть его на смертном одре, простирающим ко мне руки в рыданиях: «Я виноват, Ханна, прошу, прости меня». Но я бы все равно его не простила. Единственное, что я бы сделала, — помахала бы ему рукой на прощание и сказала бы: «Счастливого пути в ад!»
Я была очень сильно сердита на отца.
Я могла бы строить планы мести до утренней зари, но зазвонил телефон.
— Ханна, это ты?
— Джейсон!
Услышав его голос, я подумала: «Он своей мамы больше никогда не увидит». После этой мысли жалость к нему и радость за себя смогли немного вытеснить злобу на отца из моей души.
— Привет! Прости, что так долго не звонил. Как дела? — У Джейсона был серьезный, озабоченный голос — таким обычно говорят, боясь огорчить душевнобольного. Я вспомнила: ведь он убежден, что это он оставил меня.
— Не очень хорошо, но я переживу, — стремясь потешить его самолюбие, я постаралась, чтобы мой голос прозвучал достаточно скорбно.
— Ханна, — сказал Джейсон, глубоко вздохнув. — Мне очень жаль, но ты должна согласиться, что я не могу жениться на женщине, которая не хочет иметь детей. Это было бы несправедливо по отношению к нам обоим. Честно говоря, я подумал, может, ты снова сойдешься с Джеком, раз меня нет на горизонте.
Это было так трогательно. Он был уверен, что я подожду с личной жизнью, надеясь, что он снова появится на моем горизонте.
— Ну, раз выбора нет… — Джейсон был слишком уверен в своей неотразимости, что бы почувствовать иронию в этих словах.
— Напрасно ты так, он отличный парень, — рекомендовал мне моего бывшего мужа Джейсон, который, честно говоря, Джека совсем не знал.
Мне стало стыдно и дальше продолжать свои издевки над Джейсоном. Я решила сменить тему беседы:
— А как твои дела?
— Просто супер! Вообще-то я звоню, чтобы сообщить тебе хорошие вести. Верней, хорошие для меня, плохие для тебя. Мы с Люси снова помолвлены.
— Да это здорово! — воскликнула я. — Поздравляю!
— Ты, правда, так считаешь? — озабоченно спросил Джейсон. — Серьезно? Ты не очень расстроена?
— Да я рада за вас обоих, Джейсон, честно!
— Спасибо! — Он явно обрадовался моей реакции. — Между нами, Люси не хотела, чтобы я тебе звонил. Она уверена… — он понизил голос, — что ты немножко зациклилась на мне.
