Ну, что я должна ему ответить, чтобы не уронить своего достоинства и при этом не обидеть его?
— Джейсон, успокойся: я не опасна ни для одного из вас. Я всегда буду очень любить тебя. Но все же тебе не стоит рассчитывать, что я буду заниматься твоими детьми. Желаю вам обоим всего самого наилучшего…
— Хоть ты и ненавидишь брак?
— Что я слышу! Кто тебе сказал, что я ненавижу брак?
— Ты сама.
— Мне не подходит семейная жизнь. Только мне. Потому что один раз мой брак не состоялся, по моей вине. Именно я не гожусь для брака. Ну, к примеру, ведь не поедет автомобиль, если его заправить апельсиновым соком. Понял, Джейс? Я не против браков в принципе, так же как не против, скажем, апельсинового сока вообще, — что-то я запуталась. — Я хочу сказать, не против машин. Машина — это хорошо, если, м-м-м, она заправлена бензином.
— Кажется, я понял твою мысль.
— Джейсон, я же не асоциальная идиотка, я не думаю, что все браки — зло. Я уверена, что вы с Люси отлично подходите, друг другу и у вас будет счастливая семья.
— Спасибо, Ханна. Очень… приятно от тебя это слышать. Ну, тогда я воспользуюсь возможностью: приглашаю тебя на свадьбу. Придешь?
— С удовольствием!
— Только я боюсь… там мест немного… даже еще одного гостя не втиснуть.
— Ну и отлично, Джейсон.
— Так что, э-э-э, не приходи на церемонию.
— Поняла.
— И на… м-м-м… обед. М-м-м, ты будешь в числе послеобеденных гостей. Там подадут сэндвичи и торт.
Он даже представить себе не мог, как меня это обрадовало. Свадьба отнимает целый день из твоих выходных, да что там, — все выходные! Повезло тому гостю, которого не позвали ни на церемонию, ни на обед, потому что можно провести все утро и полдень перед ящиком, поедая печенье.
— Джейсон, — сказала я, — для меня это большая честь — быть приглашенной на такое важное событие в твоей жизни, даже если меня пригласили только на торт.
— Ханна…м-м-м… дело в том, что семья Люси… она невероятно большая… Я…
— Да расслабься, Джейс, я же пошутила. Клянусь, послеобеденный прием мне очень даже подходит.
— Ну и хорошо. — По голосу было слышно, что он улыбается, — я на это и рассчитывал. — Он уже собрался вешать трубку, но тут я его остановила:
— Джейсон!
— Чего?
Я замолчала, не зная, как сформулировать свою мысль.
— В общем, ты, наверное, и сам все это знаешь, но последние десять лет мы… очень плотно с тобой общались, и я считаю, что вправе тебе это сказать. Может, тебе никто еще этого не говорил… — Черт, как же мне передать ему свою мысль? — Хоть твоя мама и умерла… — Да, браво, Ханна, грубее не могла придумать? — …но я уверена, что она смотрит на тебя оттуда… — Наверное, так можно сказать, даже Анжела уверена, что ее мама смотрит на нее сверху, пусть даже с неодобрением, — …и, я думаю, она просто лопается от гордости от того, какого чудесного мальчика она родила. Она радуется, что в свое время заложила в него то, что надо. Надеюсь, ты согласен со мной. Вот и все, что я хотела тебе сказать. Просто хотела, чтобы ты знал.
В трубке повисло молчание. Потом Джейсон сказал:
— Ты хороший человек, Ханна.
Меня смутили его слова. Я знала только одно: у меня опять есть мама, и мне хочется со всеми поделиться частицей этой радости. Надеюсь, я не стану сентиментальной. Это довольно глупо в моем возрасте. Буду, как старая дева, лить слезы над дамскими романами. А не то еще хуже, дойду до того, что начну рисовать маленькое сердечко над 1, подписываясь «Ханна Лавкин».
Когда я вышла замуж за Джека, я не меняла фамилии, но не из принципа, а от лени. Хотя, конечно, «Ханна Форрестер» звучит красивее, весомее, чем нудное «Ханна Лавкин». Мою маму в девичестве звали Анжела Блэк. По-моему, это классно: сочетание ангельски белого имени Анжела с дьявольски черной фамилией Блэк. А вот фамилия Лавкин подходит для мягкотелых неженок.
Подозреваю, что и маме она тоже не нравилась, но у нее не было выбора.
Если верить утверждению Габриеллы, что все матери хотят для своих детей того, чего не имели сами, тогда, если Анжела была лишена права выбора, она очень боялась, что у меня тоже его может не оказаться. В отчаянии, она решилась на саботаж в женском стиле. Она не могла просто сидеть на месте и смотреть, как я рушу свою жизнь. Мама считала, что Джейсон мне не подходит, потому и решилась на тот трюк с подливкой.
Теперь мне стало ясно, что Роджер ей не годится. И никогда не годился. И все же она считает, что у нее не было другого выхода, кроме как остаться с ним.
Я даже не спросила ее, любила ли она Джонатана.
Хотя какая разница, — даже если нет, все же это не было простое удовлетворение низменных желаний. Это была попытка понять, чего хочет она, независимо оттого, что думают окружающие. И эти ее слова о том, что уже «слишком поздно». Она ведь замужем за Роджером сорок лет, и если сейчас уйдет, то он превратит в грязь все эти годы. А возможно, она так долго прожила под гнетом этого человека, который не давал ей возможности быть самой собой, что он задушил ее истинную суть. И теперь у нее не осталось ни собственных мнений, ни желаний. И, глядя в зеркало на свое усталое, постаревшее лицо, она сама не знает, какова она на самом деле.
У моей мамы хватало огня в душе и энергии для меня, но для себя не хватило. А я все удивлялась, откуда в ней столько апатии. Она не была ленивой, и все же перестала бороться, позволив своему мужу украсть собственную дочь. Почему? Ведь когда-то в ней было что-то от Габриеллы: умение ценить мелочи, которые вносят радость в жизнь. Я помню, в два года я каждое утро пила за завтраком свежевыжатый апельсиновый сок. Мама выжимала его из апельсинов на моих глазах, потому что хотела, во-первых, чтобы я видела, что апельсиновый сок берется из апельсинов, а не из картонной коробки; а во-вторых, чтобы каждый день у меня было волшебное ощущение, что я — в роскошном отеле.
Я не могла понять, почему Анжела не хочет поведать мне подробностей и причин ухудшения ее брака. Она не хотела, чтобы я страдала по этому поводу. Но мне надо было знать все. До сих пор я ценила только факты и презирала эмоции. Как я могла не видеть связи между ними? Ведь факты нашей жизни порождены нашими эмоциями.
Мама заявляла, что можно волевым решением освободиться от воспоминаний, но сама была придавлена к земле своим прошлым. Сегодняшний день мог стать началом чего-то замечательного, а мог так и пройти незамеченным. Если я ограничусь ее кратким объяснением, что он хотел, чтобы все были «счастливы», а у нее бывали «непредсказуемые настроения» (не знаю, что это означает), мое понимание ситуации останется поверхностным. Но мне этого недостаточно.
У меня была микроволновая печь «Панасоник», серебряного цвета, стоившая двести пятьдесят долларов. Это чудо техники могло поджаривать, размораживать, печь, не сомневаюсь, что и гладить, но я была настолько ленива, что не удосужилась прочитать инструкцию и изучить все ее блестящие возможности. Я пользовалась единственной функцией этой прекрасной машины— «нагрев». Я использовала одну сотую ее потенциала, при этом постоянно ощущая вину за свою тупость и лень. У меня также был шикарный ноутбук, но им я тоже пользовалась не в полную силу. Я не хотела, чтобы моя новообретенная чудесная мама тоже осталась изученной мною на сотую долю.
Я собиралась выступить в роли детектива и узнать о ней все.
