Но несмотря на многочисленные благоприятные отзывы, которые Гейм и Ровольт отчасти обеспечили книге, использовав свои связи в литературных кругах, 'Вечный день' не пользовался успехом у читающей публики. В своей рецензии, появившейся в декабре 1911 г., почти через восемь месяцев после выхода книги, Герберт Эйленберг, литературный обозреватель влиятельной 'Берлинской газеты', не скупится на похвалы Гейму и призывает сограждан помочь молодому поэту: 'Читайте его! Покупайте его книгу! Поэты тоже должны жить, — заключает критик, — и питаться не только нектаром и амброзией!' (Ibid. S. 221).
За несколько дней до гибели поэта в альманахе 'Художественная литература' (№ 13, январь 1912 г.) появилась еще одна рецензия на 'Вечный день'. Ее автор удивляется тому, с какой виртуозностью и фантазией Гейм сумел 'лирически переработать обыденную механическую действительность' (Ibid).
Внезапная смерть поэта вызвала волну интереса к его творчеству. Уже 17–18 января 1912 г., когда по Берлину только распространялись слухи о гибели 'немецкого Рембо' и его друга, не вернувшихся с катания на коньках по реке Хафель, спрос на 'Вечный день' в книжных магазинах стал расти. В многочисленных некрологах на смерть поэта непременно упоминалась единственная прижизненная книга его стихов. О Гейме писали как о ясновидце, предсказавшем свою ужасную смерть. Из статьи в статью переходили одни и те же фразы-клише о мистической связи между творчеством поэта и его загадочной гибелью вместе с другом, которому, по странному стечению обстоятельств, было посвящено стихотворение сборника под названием 'Успокоение'.
Слава одного из самых знаменитых поэтов Германии — то, о чем Гейм мечтал, — пришла к нему.
Несколько недель спустя после смерти поэта весь тираж 'Вечного дня' был распродан. В марте 1912 г. Ровольт принял решение повторно издать книгу стихов Гейма. Новому изданию сопутствовал умеренный коммерческий успех.
Книгу 'Вечный день' составляют 41 стихотворение. Все они, за исключением двух — 'Самый длинный день' и 'Тучи',[75] были написаны с апреля по февраль 1911 г.
'Вечный день' — книга с тщательно продуманной композицией. Уже на начальном этапе подготовки книги в печать, поэт просил издателя с особенным вниманием отнестись к последовательности, с которой должны были быть расположены стихотворения. 'Я расставил их, — предупреждает Гейм в письме от 6 декабря 1910 г. — в соответствии с определенными законами'. В февраля 1911 г., когда подготовительная работа уже подходила к концу, Гейм сообщает Ровольту о своем решении поделить сборник на разделы с латинскими названиями: 'На первом листе, — просит он в одном из писем, — перед стихотворением 'Берлин I' в середине (напечатайте)
Таким образом книга должна была состоять из семи разделов.
Ровольт, однако, не учел пожелания автора и, сдавая книгу в набор, оставил лишь предусмотренный Геймом порядок расположения стихотворений, убрав названия разделов. (Впрочем, внимательный читатель 'Вечного дня', даже и не зная о намерении автора объединить стихотворения внутри книги в озаглавленные циклы, все же сможет заметить определенные закономерности в их расположении, вызванные кругом тем и мотивов — город, природа и т. д.[76])
Как и шестичастное деление бодлеровских 'Цветов Зла', семеричность 'Вечного дня' имеет, по- видимому, исключительно важное значение, ведь само число семь вызывает многочисленные мифологические ассоциации. В основе семеричности лежат архаических представления о семи направлениях пространства (по два противоположных направления для каждого измерения и центр), и если вспомнить, что центральным в книге должен был быть раздел с названием «Сад», — а в мифологиях многих народов сад считается символическим центром мира, — то тогда можно предположить: поэт замыслил показать, что мир, где существуют люди, заключен в кольцо «огня», 'теней', «страданий» и 'пламени'.
Внутри разделов стихотворения также расположены особым образом (подробнее см. примеч.), а кроме того, все они соединены между собой сложной системой сквозных мотивов, тем, образов, ассоциаций, символов. В 'Вечном дне' можно выделить несколько семантических рядов, организующих стихотворения сборника в сложное целое.
Один из них связан с образом солнца, пожалуй, центральным в книге Гейма.
К семантическому ряду, связанному с солярным мифом, относится часто возникающий в стихотворениях 'Вечного дня' архаический мотив бесконечного путешествия, странствия в мир неизведанного, в страну мертвых (стихотворения 'Берлин I', «Поезда», 'Летучий Голландец', 'На севере', «Облака», 'Офелия', «Стикс», 'Черные видения' и др.). Мифологические школы XIX в. выявили соотнесенность этого мотива с архаическими представлениями о смерти и возрождении солнца. К комплексу солярных сюжетов принадлежит история об Одиссее (примечательно, что во время подготовки 'Вечного дня' Гейм работал над большим стихотворением «Одиссей», которое осталось незаконченным), легенда о Вечном жиде и мифологический сюжет о поэте, спускающемся в загробный мир (миф об Орфее, «Ад» Данте), который в 'Вечном дне' возникает в стихотворении 'Успокоение'.
Известно, что в европейской культуре почитание солнца как героического начала и творческой силы возрождается в конце XVIII — начале XIX в. Гёльдерлином и романтиками (но также и Гёте), от них оно перешло во французский символизм и философию Ницше. Во второй половине XIX в. солнечная мифология была в центре внимания и научной мысли. Так, Макс Мюллер на основе достижений сравнительно- исторического индоевропейского языкознания того времени пытался реконструировать арийскую проторелигию и характерное для нее поклонение солнцу.[77]
Особое значение культ солнца приобрел на рубеже XIX–XX вв. в художественных кругах Германии, где (не без влияния философии Ницше и индоевропеистики Мюллера) он стал неотъемлемой частью постсимволистской мифологии.[78] Образ солнца здесь наследует многие смыслы, рожденные предыдущими эпохами. Солнце понимается как символ аполлонического начала, синоним прекрасного искусства. Солнце, жертвующее свой свет людям, соотносится с фигурой Христа и его страданиями, оно же воспринимается как воплощение Диониса, а также Орфея, растерзанного менадами.
Чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить 'солнечные поэмы' А. Момберта, стихотворную книгу Т. Дойблера 'Северный свет', писавшуюся с 1889 по 1910 г., где фигуры античных, древнегерманских и христианских героев выступают олицетворениями странствующего солнца, картину М. Клингера 'Христос на Олимпе'. В это же время возникает интерес к творчеству Гёльдерлина.
Гёльдерлиновская «солнечная» поэзия оказала сильное влияние на юного Гейма. Примечательна запись в дневнике, сделанная 18-летним поэтом в мае 1906 г.: под впечатлением от стихов Гёльдерлина он представляет себя умирающим героем и соотносит свою смерть с закатом солнца: 'А затем я умру, совсем один, и мой взор угаснет вместе с заходящим солнцем'.[79]
В декабре 1909 г. Гейм составляет 'Проект новой религии', согласно которому солнце должно было стать главным объектом поклонения новообращенных. В дни летнего и зимнего солнцестояния (по-немецки «Sonnwendetage» — и именно так будет называться единственное включенное в 'Вечный день', причем расположенное в самой середине сборника, юношеское стихотворение Гейма!) в течение восьми дней должны праздноваться 'великие праздники солнцеворота'. 'Работа останавливается, — писал Гейм, — народ пирует, проводятся состязания. В день солнцеворота сам верховный жрец приводит жертву, белого ягненка. Он пускает ягненку кровь. Народ поет гимны Солнцу (…) На этих торжествах соревнуются поэты. Победитель выходит перед народом и благодарит Солнце'.[80]
Но в книге 'Вечный день' образ солнца и солярная символика приобретают иное значение.
Так, в 'Самом длинном дне' и в стихотворениях 'Летучий Голландец' и «Колумб» солнце отчасти
