– Нет! – Оса была кратка и категорична. – Мне плевать на результаты, которых просто быть не может! Мне не безразлична судьба людей…
Женщина медленно, зигзагами – уж неизвестно, намеренными или нечаянными! – но шла к сути. Скорее, намеренными, полагал Легат, худо-бедно зная характер Осы. Легат намеренно же не торопил ее, говорил пустое, проходное, к сути дела даже не подобрался, да ее, похоже, суть не интересовала. Ее что-то другое интересовало, и, сдавалось Легату, это что-то слишком лично касалось ее. Иначе откуда такие страсти?
– Каких именно людей? – жестко спросил он, сочтя, что пускать слюни – дело убыточное.
– Да хотя бы того человека, который отдал вам ключи!
– А зачем он их отдал?
– Потому что – все! По горло сыт!
Страсти проснулись всерьез. К сожалению, человечество еще не научилось гасить вулканы. А они страшны. Помните, погибла Помпея, когда раздразнили Везувий?..
– Успокойтесь, – попросил Легат, беря Осу за ладонь. Ладонь была холодной и влажной. – Ничего страшного в том, что открыл мне ключ вашего друга, я не увидел. Бессмысленность, нелепые надежды, наивные намерения – этого навалом, а опасности… нет, ее я не углядел.
Она сжала его пальцы, и рука ее слабой отнюдь не была. Свою хотелось отнять, но Легат счел лучшим малость потерпеть. И ведь, судя по всему, она ни во что и ни в кого не играла. Ей по правде было страшно. Но что именно – Легат не понимал, ее несло куда-то, а куда – бог знает, но утешать женщин Легат в жизни так толком и не научился.
Был, правда, один верный способ, но – не сейчас, не здесь и не с этой расстроенной.
Паузы в их странном разговоре тянулись безмерно. А маршрут-то не бесконечный. Обратно, что ли, плыть придется, чтоб Оса выплеснула свое больное?..
– Помогите ему, – сказала, наконец, она, не вынимая ладошки из руки Легата, а другой рукой утирая слезы, которые хоть и не обильно, но протекли по щекам и, соответственно, по косметике, которой Оса не пренебрегала.
– Рабу? – выстрелил наугад.
И попал.
– Рабу. Только прежде он звался иначе. Раб – вынужденное имя…
– Да мне все равно как его зовут. Раб так Раб. Или все-таки Гумбольдт?
– Вы знаете… Зачем тогда спрашиваете?
– Что я могу для него сделать? Вернее, для вас…
– Для него – ничего. Не надо ничего. Остановите этот проект.
– Какой проект, Оса?
– Как его назвать? Не знаю… – Ее прямо несло, даром что время выходило, трамвайчик уже подплывал к станции «Монастырь», а там, видел Легат, его уже ждала машина. – Назовите, как хотите, но похороните прошлое. Оно и вас сожрет, оно безжалостно и свирепо, оно никого не жалеет, похороните его, засыпьте, камнями завалите – чтоб только не вырастало в Сегодня…
Несмотря на всю театральную истеричность монолога, Легат чуял, что Оса говорила… или все же кричала… искренне. И со страхом. Он прямо пер из нее, и Легату самому стало неуютно и почему-то холодно. Река, наверно, вода-то еще холодная. Плюс – утро.
– Я был там Оса, – честно сказал Легат, – и ничего страшного не увидел. Более того, мне там понравилось. Там город наш красивее, там люди на улицах наивнее и добрее, там воздух чище. И машин мало, вот.
Трамвайчик тюкнулся бортом о причальную стенку, голос из репродуктора сказал:
– Конечная станция. Пассажиров просим на выход.
Слава Богу, все быстро завершилось. То ли маршрут короткий, то ли плавсредство скоростное. То ли Оса приторможенная. Но – финита. И зачем она его вызвонила? Слезы полить? Прошлое обвинить? Раба пожалеть?.. Все непродуктивно!
Легат, не отпуская руки женщины, встал, потянул ее за собой. Они молча поднялись к трапу, сошли по нему на берег.
– Вас подвезти куда-то? – спросил Легат.
– Здесь моя машина. Как и ваша. Мы оба предусмотрительные деревянные человечки.
– Почему деревянные?
– Буратины. Нас вырезали из полена, а мы так поленом и остались.
– Не столь печально, Оса. Уж вы-то никакое не полено, а, если нужны аналогии с похожим материалом, цветущая ветка…
– Пошло-то как… – сказала Оса. Она явно успокоилась. Голос стал обычным – мелодичным, чуть резковатым, но это был ее голос. – Правда, Легат, послушайтесь меня. Не все, что нужно Державе, нужно людям. Вы это знаете лучше меня. Вы в эту игру ежедневно играете. Так подумайте, подумайте: зачем нам вчерашний день? Чем он поможет нам? Помните старые стихи, не вспомню – чьи: «Поле битвы на Згло… месяц побагрел… мертвецы без голов… спали на бугре…»?
– Что-то вспоминаю… – Он и вправду что-то вспоминал. – Страшноватые стихи, но финал вполне соответствует соцреализму: «Мертвым спать… звездам тлеть… ну а мне как быть?.. Брагу пить… песни петь… девушек любить…» Вполне оптимистично. Пусть мертвые хоронят своих мертвецов…
– Именно так! Пусть! Вы сами сказали… – яростно выдохнула Оса, не по-женски сильно сжимая его руку. – Мертвые – мертвых. И – там! А мы – живые. И – здесь! Остановите, прошу вас… Вы видели человека, который на собственной шкуре испытал безжалостность прошлого. Помогите сделать так, чтоб ему стало спокойно и без Конторы!
– Господи, красиво-то как! – не удержался Легат. – А почему бы нам с ним не встретиться – там, в семидесятых?
Она открыла дверцу своего лимузина. А как иначе? Певица ее масштаба – да на простой автомобилке? Чушь! Нонсенс! Чеховская «реникса».
– Он найдет вас. Сам. И я верю, что вы поймете друг друга. А он не всегда был Рабом. И больше не хочет…
Она села в салон и сама захлопнула за собой тяжелую дверь.
Он подошел к своей машине, сел назад, сказал води телю:
– Поехали в Контору. Только мухой.
А Оса это дело, которое Легат уже и полюбить успел, обгадила не по-детски.
Зачем?..
Ладно, раз этот кекс сам Легата найдет, то настоящим своим именем и представится. Гумбольдтом. Тем более что однажды уже нашел – там, на Главной площади, и нынешнее – здешнее – имя свое назвал. Раб. Вот после этого незначительного события все и закрутилось. И кто б думал тогда, что имен у него – два как минимум? Уж точно не Легат.
А имена очень разные. По смыслу…
2
Приехали в Контору быстро, пробок, к счастью, не случилось. Легат дошел до своего… вот, блин, язык чертов, как он легко приводит разные понятия к единому знаменателю!.. ну, до своего нового, пусть так, кабинета дошел, поздоровался с помощником, получил стандартное: «С приездом!», набрал по первой правительственной Генерала, спросил коротко:
– Свободны?
– Пока доберетесь до меня, освобожусь, – получил в ответ.
Хороший ответ! Его ждали. А заставлять ждать он не любил. Через пять минут входил в приемную Генерала, через пять минут плюс десять секунд – в его кабинет.
Генерал говорил по городскому, орал кому-то что-то про расстрелять перед строем, потом вдруг успокоился и закончил нормальным, даже сравнительно ласковым тоном:
– Сутки вам на все про все. Не справитесь, поедете служить на Крайний Север. Причем в пехоту.
Угроза для его собеседника вообще-то страшноватой была. Если это – не фигура речи. Но Легат почему-то был уверен, что Генерал ничего не знает про такой лингвистический фортель, как фигура речи…
