Сатиры. Письма. Эпиграммы. Из Анакреона

⁴⁵ А батюшка уж всем верх; как его не стало,
Государства правое плечо с ним отпало.
Когда было выедет — всяк долой с дороги
И, шапочку сняв, ему головою — в ноги.
Всегда за ним выборна таскалася свита,[102]
⁵⁰ Что ни день рано с утра крестова[103] набита
Теми, которых теперь народ почитает
И от которых наш брат милость ожидает.
Сколько раз, не смея те приступать к нам сами,
Дворецкому кланялись с полными руками.[104]
⁵⁵ И когда батюшка к ним промолвит хоть слово —
Заторопев, онемев, слезы у иного
Потекли с глаз с радости; иной, не спокоен,
Всем наскучил, хвастая, что был он достоен
С временщиком говорить, и весь веселился
⁶⁰ Дом его, как бы им клад богатый явился.[105]
Сам уж суди, как легко мне должно казаться,
Столь славны предки имев, забытым остаться,
Последним видеть себя, куды глаз ни вскину.

Филарет

Слышав я важну твоей печали причину,
⁶⁵ Позволь уж мне мою мысль открыть и советы;
А ведай притом, что я лукавых приметы —
Лесть, похлебство[106] — не люблю, но сердце согласно
С языком: что мыслит то, сей вымолвит ясно.
Благородство, будучи заслуг мзда,[107] я знаю,
⁷⁰ Сколь важно, и много в нем пользы признаваю. [108]
Почесть та к добрым делам многих ободряет,
Когда награду в себе вершенных[109] являет.
(Сыщешь в людях таковых, которым не дивны
Куча золота, ни дом огромный, ни льстивный
⁷⁵ На пуху покой, ни жизнь, сколь бы ни прохладна, —
К титлам, к славе до одной всяка душа жадна.)
Но тщетно имя оно,[110] ничего собою
Не значит в том, кто себе своею рукою
Не присвоит почесть ту, добыту трудами
⁸⁰ Предков своих. Грамота, плеснью и червями[111]
Изгрызена, знатных нас детьми есть свидетель —
Благородными явит одна добродетель.[112]
Презрев покой, снес ли ты[113] сам труды военны?
Разогнал ли пред собой враги устрашенны?
⁸⁵ К безопаству общества расширил ли власти
Нашей рубеж? Суд судя, забыл ли ты страсти?[114]
Облегчил ли тяжкие подати народу?
Приложил ли к царскому что ни есть доходу?
Примером, словом твоим ободрены ль люди
⁹⁰ Хоть мало очистить злых нравов темны груди?
Иль, буде случай, младость в то не допустила.
Есть ли показаться в том впредь воля и сила?[115]
Знаешь ли чисты хранить и совесть и руки?
Бедных жалки ли тебе слезы и докуки?
⁹⁵ He завистлив, ласков, прав, не гневлив, беззлобен,
Веришь ли, что всяк тебе человек подобен?[116]
Изрядно можешь сказать, что ты благороден,
Можешь счесться Ектору или Ахиллу[117] сроден;
Иулий и Александр,[118] и все мужи славны
¹⁰⁰ Могут быть предки твои, лишь бы тебе нравны.
Мало ж пользует тебя звать хоть сыном царским,
Буде в нравах с гнусным ты не разнишься псарским.[119]
Спросись хоть у Нейбуша,[120] таковы ли дрожжи
Любы, как пиво, ему, — отречется трожжи;
¹⁰⁵ Знает он, что с пива те славные остатки,
Да плюет на то, когда не, как пиво, сладки.
Разнится — потомком быть[121] предков благородных
Или благородным быть. Та же и в свободных[122]
И в холопях течет кровь, та же плоть, те ж кости.
¹¹⁰ Буквы,[123] к нашим именам приданные, злости[124]
Наши не могут прикрыть; а худые нравы
Истребят вдруг древния в умных память славы,[125]
И, чужих обнажена красных перьев, галка[126]
Будет им,[127] с стыдом своим, и смешна и жалка.
¹¹⁵ Знаю, что неправедно забыта бывает[128]
Дедов служба, когда внук в нравах успевает,
Но бедно блудит наш ум, буде опираться
Станем мы на них одних. Столбы сокрушатся.[129]
Под лишним те бременем, если сами в силу
¹²⁰ Нужную не приведем ту подпору хвилу
Светлой воды[130] их труды ключ тебе открыли,
И черпать вольно тебе, но нужно, чтоб были
И чаши чисты твои, и нужно сгорбиться
К ключу: сама вода в рот твой не станет литься.
¹²⁵ Ты сам, праотцев твоих[131] исчисляя славу,
Признал, что пала она и делам и нраву[132]:
Иной в войнах претерпел нужду, страх и раны,
Иным в море недруги и валы попраны,
Иной правду весил тих, бегая обиды,[133] —
¹³⁰ Всех были различные достоинства виды.
Если б ты им подражал, право б мог роптати,