Сатиры. Письма. Эпиграммы. Из Анакреона

Что за другими тебя и в пару не знати.
Потрись на оселку, друг,[134] покажи в чем славу
Крови собой — и твою жалобу быть праву.
¹³⁵ Пел петух,[135] встала заря, лучи осветили
Солнца верхи гор — тогда войско выводили[136]
На поле предки твои, а ты под парчою,
Углублен мягко в пуху телом и душою,
Грозно соплешь, пока дня пробегут две доли;
¹⁴⁰ Зевнул, растворил глаза, выспался до воли,
Тянешься уж час-другой, нежишься, сжидая
Пойло, что шлет Индия[137] иль везут с Китая[138];
Из постели к зеркалу одним спрыгнешь скоком,
Там уж в попечении и труде глубоком,
¹⁴⁵ Женских достойную плеч[139] завеску на спину
Вскинув, волос с волосом прибираешь к чину[140]:
Часть над лоским лбом[141] торчать будут сановиты,
По румяным часть щекам, в колечки завиты,
Свободно станет играть, часть уйдет за темя
¹⁵⁰ В мешок. Дивится тому строению племя
Тебе подобных[142]; ты сам, новый Нарцисс, жадно
Глотаешь очми себя.[143] Нога жмется складно
В тесном башмаке твоя, пот с слуги валится,[144]
В две мозоли и тебе[145] краса становится;
¹⁵⁵ Избит пол, и под башмак[146] стерто много мелу.
Деревню взденешь[147] потом на себя ты целу.
Не столько стало народ[148] римлянов пристойно
Основать, как выбрать цвет и парчу и стройно
Сшить кафтан по правилам щегольства и моды[149]:
¹⁶⁰ Пора, место и твои рассмотрены годы,
Чтоб летам сходен был цвет,[150] чтоб, тебе в образу,
Нежну зелень в городе не досажал глазу,
Чтоб бархат не отягчал в летню пору тело,
Чтоб тафта не хвастала среди зимы смело,
¹⁶⁵ Но знал бы всяк свой предел, право и законы,
Как искусные попы всякою дни звоны.
Долголетнего пути в краях чужестранных,
Иждивений и трудов тяжких и пространных
Дивный плод ты произнес. Ущербя пожитки,[151]
¹⁷⁰ Понял, что фалды должны тверды быть,[152] не жидки,
В пол-аршина глубоки[153] и ситой подшиты,
Согнув кафтан, не были б станом все покрыты;[154]
Каков рукав должен быть, где клинья уставить,
Где карман, и сколько грудь окружа прибавить;
¹⁷⁵ В лето или осенью, в зиму и весною
Какую парчу подбить пристойно какою;
Что приличнее нашить: сребро или злато,
И Рексу[155] лучше тебя знать уж трудновато.
В обед и на ужине[156] частенько двоится
¹⁸⁰ Свеча в глазах, часто пол под тобой вертится,
И обжирство тебе в рот куски управляет.
Гнусных тогда полк друзей тебя окружает,
И, глодая до костей самых, нрав веселый,
Тщиву душу и в тебе хвалит разум спелый.
¹⁸⁵ Сладко щекотят тебе ухо красны речи,
Вздутым поднят пузырем,[157] чаешь, что под плечи
Не дойдет тебе людей все прочее племя.
Оглянись, наместников[158] царских чисто семя,
Тот же полк, лишь с глаз твоих — тебе уж смеется,
¹⁹⁰ Скоро станет и в глаза: притворство минется,
Как скоро сойдут твоих пожитков остатки.
(Боюсь я уст, что в лицо точат слова сладки.)
Ты сам неотступно то время[159] ускоряешь:
Из рук ты пестрых пучки бумаг[160] не спускаешь
¹⁹⁵ И мечешь горстью твоих мозольми и по́том
Предков скопленно добро. Деревня за ско́том[161]
Не первая уж пошла в бережную руку
Того, кто мало пред сим кормился от стуку
Молота по жаркому в кузнице железу.
²⁰⁰ Приложился сильный жар[162] к поно́сному резу,
Часто любишь опирать[163] щеки на грудь белу,
В том[164] проводишь прочий день и ночь почти целу.
Но те, что стенах твоей[165] на пространной салы
Видишь надписи, прочесть труд тебе немалый;
²⁰⁵ Чужой глаз нужен тебе и помощь чужая
Нужнее, чтоб знать[166] назвать черту, что, копая,[167]
Воин пред собой ведет, укрываясь, к валу;
Чтоб различить, где стены часть одна помалу[168]
Частым быстро-пагубных пуль ударом пала,
²¹⁰ Где, грозно расседшися, земля вдруг пожрала;
К чему тут войска одна часть в четверобочник[169]
Строится; где более нужен уж спомочник[170]
Редким полкам[171] и где уж отмененны силы[172]
Оплошного недруга надежду прельстили.
²¹⁵ Много вышних требует[173] свойств чин воеводы
И много разных искусств: и вход, и исходы,
И место,[174] годно к бою, видит одним взглядом;
Лишной безопасности[175] не опоен ядом,
Остр, проницает врагов тайные советы,
²²⁰ Временно предупреждать удобен наветы;
О обильности в своем таборе печется[176]