Палаш вошел мальчишке в грудь – точно посередине, над кулаком с зажатым мечом. Конечно, он умер сразу же, стоя, – но мне показалось, что он успел вглядеться мне в лицо глазами, в которых ярость сменилась удивлением и тоской. Потом лицо мальчишки исказилось, на приоткрывшихся губах лопнул кровавый пузырь, и палаш вывернулся из моей руки под неживой тяжестью.
Я окаменел. Рот высох, как высыхает вода на раскаленном летним днем железе. Тело мальчишки не упало – завалилось в кусты, удержавшие его на весу, и теперь кусты раскачивались… а мне казалось – убитый пытается встать, подобрать выпавший из руки меч… Палаш торчал у него из груди – кажется, прошел насквозь, и я почувствовал, как противно дрожат руки при одной мысли, что придется дергать оружие обратно.
Я отвернулся – слава богу, что отвернулся! Колька ландскеттой в левой руке бешено отмахивался от противника. Ну а Арнис… черт, он лежал ничком на тропинке! А Танюшка – ее не было
Держа дагу уже в правой руке, я бросился на помощь Кольке. У его противника был хаудеген – односторонняя шпага с косо срезанным острием, удивительно, как Колька с одной рукой и своей короткой ландскеттой вообще сколько-то против него продержался. Но, увидев меня с дагой, мальчишка прыгнул в сторону, в кусты. Колька тут же сел – по плечу у него, пропитывая одежду, текла кровь.
Я рванулся следом за убегающим, но оглянулся и скрипнул зубами. Арнис начал слабо возиться. Я в голос выругался и бросился к нему:
– Сейчас, сейчас помогу!..
У Арниса оказалась разбита голова – Колька, скрипя зубами, подал голос:
– Его… кистенем… Я перевяжусь, ты не беспокойся…
– Леший… – Арнис открыл глаза. – Прости… я ничего не сделал… ее… утащили…
Я снова выругался, опустил его голову и рванулся к убитому мной. Выдернул у него из груди палаш (тело подпрыгнуло), вытер о куртку лезвие. Потом сдернул ее – без малейшей брезгливости – и, на бегу скатывая в валик, бросился к Арнису.
Тот приподнялся на локте и уже подтянул к себе валлонку. Он глядел на меня потемневшими глазами. Потом облизнул губы и сказал:
– Олег, не ходи один. – У него исчез акцент.
– А? – Я подсунул ему под голову валик и придавил, нажав на грудь. – Полежи, полежи… Коль, ты как?
– Нормально, только пуля внутри, – Колька уже успел затянуть на плече обрывок своей рубашки. – Арнис прав, не ходи.
Они поняли все раньше меня. До меня-то только сейчас дошло то, что я сам собираюсь сделать.
– Не ходи один, – повторил Колька, подбирая ружье. – Я сейчас, погоди…
– Я тоже, – завозился Арнис.
– Идите обратно, – бросил я, отступая к кустам. Подобрал и засунул за пояс попавшийся под ногу нож убитого. – Идите обратно, за нашими. Идите!
Я повернулся и побежал.
Без маски «Лешка Званцев из Мурманска» – так он отрекомендовался – оказался синеглазым широкоскулым мальчишкой лет пятнадцати. Он и его друзья попали сюда больше трех лет назад. Ну, основное ядро, от которого сейчас осталось не так уж много. Большинство из одиннадцати парней и восьмерых девчонок их команды прибилось к ней уже тут, далеко не все они были русскими. Кроме того, выяснилось, что и у них тут временная стоянка – они пришли с юга три дня назад и даже толком не исследовали местность, хотя побывали у башни и заметили еще два дыма (один из них, как понял Вадим, был наш). Выяснилось, что Лешка хорошо знает Йенса, его конунга и всю их немецкую компанию – зимой немцы выручили их где-то в Крыму из заварухи с урса, и они месяц провели вместе в аджимушкайских пещерах. Сейчас Лешка направлялся на Северный Кавказ – зимовать, но, подумав, сказал, что в принципе можно зазимовать и тут, если ребята окажутся не против.
– Но вообще им не с чего против быть, – добавил он, шагая рядом с новыми знакомыми. Лук, сделанный из березы, сухожилий, можжевельника и стальных пластин, он нес в руке, и стрела была готова, лежала на дуге. Рядом с ним Вадим чувствовал себя немного играющим в средневекового воина. Вот Лешка – настоящий. Наверное, впрочем, так казалось из-за одежды, и Вадим подумал еще, что скоро (если останется жив) и сам будет выглядеть так же.
Они всей веселой компанией, вчетвером, двигались в лагерь новых знакомцев.
Я никого не догнал – остановился примерно через два километра, задыхаясь от злости и обливаясь по?том. Огляделся, рубанул можжевеловый куст – тот косо завалился в папоротник. Бешенство не оставляло меня. Я вслушивался, но в ушах клокотала кровь, и мне пришлось брести обратно к тропинке.
Мне не хотелось думать, что могло случиться с Танюшкой. Я заставил себя решить, что ее утащили в лагерь. Но кто напал на нас?! Тут мне даже ничего не приходило в голову…
…Дорога была пуста, только труп все еще лежал в кустах. Я отметил, что на нем еще вполне крепкие тяжелые ботинки, туристские. Мои туфли сдаваться не собирались, но многим ребятам и девчонкам уже требовалась смена обуви. В том числе – и Таньке.
Я вздохнул. Сжал зубы, взглянул с прищуром в ту сторону, куда мы шли. И, расстегнув кобуру нагана, зашагал туда…
…Я прошел около двух километров и увидел всех троих издалека – сперва они сидели на обочине, потом поднялись и встали поперек тропинки. Оружие у них в руках было видно тоже издалека.
Я не остановился. Левой рукой достал револьвер, но курка взводить не стал. Рыжий мальчишка – младше меня, – стоявший с краю, держал в поднятых руках арбалет, заряженный ширококонечной стрелой. Двое других – светловолосые, мои ровесники или чуть постарше – приготовили клинки, такие же хаудегены, как тот, который я уже видел. Лица у всех троих были напряженные и жесткие, как выбитые на жести- бронзовке медальоны.
Я остановился в десятке шагов от них. Арбалет смотрел мне в грудь, и я отстраненно представил себе, как широкий крестовидный наконечник болта с заточенными гранями перьев пробивает мне грудную клетку и высовывает окровавленное жало из спины…
…Но я успею выстрелить три раза. Наверное, мальчишки прочитали это по моему лицу.
– Меня зовут Олег, – сказал я, и голос у меня сорвался, но никто из них даже не улыбнулся – над человеком с револьвером смеяться не хочется. – Если вы меня понимаете… если ваши друзья напали на нас на этой тропе, ранили двух наших и украли мою девчонку – я хочу знать, что вам нужно. Если не ваши – я прошу у вас помощи.
Стоявший в центре заговорил – и заговорил по-русски, с хорошо мне знакомым, хотя и не таким заметным, как у Арниса, акцентом:
– Мы вас сюда не звали, русские. Вы нам здесь не нужны.
– Да вы что, ребята?! – возмутился я. – С ума спрыгнули?! Мы же тоже из Союза, мы же из одной страны с вами! Вы, наверное, ошиблись…
– Вы решили нас и здесь достать? – процедил тот же мальчишка. Двое других молчали, мерили меня ненавидящими взглядами. – Русские свиньи!
Я стиснул зубы. Переждал и произнес:
– Мне нужна моя девушка. Верните ее.
Они переглянулись – точнее, переглянулись двое, рыжий продолжал держать меня на прицеле. На слух это был не литовский, я нахватался кое-каких слов у Арниса. Да я и не прислушивался – мной вновь овладело злое недоумение. Немцы из ФРГ с нами обошлись не то что мирно – по-дружески. А свои – блин, свои!!! – оказались такими сволочами! Я даже как-то не обратил внимания на то, кем они меня там обложили, – и прервал их совещание:
– Моя девушка у вас, козлы?!
На меня вновь уставились все трое. Тот же, кто говорил со мной раньше, кивнул:
– У нас. Марюс велел тебе передать, русский, чтобы ты оставил на этой дороге все свое оружие и шел по ней. Через километр будет наше поселение. Там и поговорим.
Приступ злого страха за Танюшку бросил меня вперед. Я скользнул под не успевший выстрелить
