прошелся вдоль стены, на которой когда–то, наверное, висела классная доска. – С вашего позволения, я буду говорить стоя – мне так привычнее. Так вот, должен вам сказать, что вам крупно повезло. Я не историк, но все–таки учился в советской школе, а потом в университете, где давали совсем неплохое образование. Опять же читал книги, смотрел фильмы про войну и поэтому помню, что то ли в конце июля сорок третьего года, то ли в самом начале августа началось знаменитое сражение на Курской дуге. Погибла масса народу, и немцы это сражение проиграли. Я, помню, читал, что передовые части как наступающих, так и обороняющихся понесли громадные потери. Многие роты и даже батальоны были уничтожены чуть ли не до последнего человека! А мой дед по матери, царство ему небесное, был как раз ранен на Курской дуге и остался жив. Единственный из всей роты. Так вот, он рассказывал, что два дня и две ночи полз к своим практически по трупам.
– Вот! – воскликнул Карсс. – Выходит, что вы меня благодарить должны за то, что я вас заранее вытащил из этой мясорубки! А то все упреки, подозрения…
– Фигня, советник, – лениво ответил Майер. – На войне как на войне. Никогда не знаешь, где тебя поджидает именно твоя костлявая. Помню как–то…
– Отставить, Руди, – негромко оказал Дитц.
Майер умолк.
И тут снова заговорил Велга.
– Юрий Алексеевич, – спросил он, – вы уверены, что наступление немцев началось в конце июля или начале августа сорок третьего? Мне казалось, что это должно было случиться гораздо раньше. Ну, пусть не 5 июля, но уж должно – точно. Это же в воздухе висело! Как думаешь, Хельмут?
– Полностью с тобой согласен, Саша. Я был уверен, что мы начнем 5–6 июля.
Бывший учитель физики задумался, вспоминая.
– Разумеется, я могу и ошибаться, – сказал он наконец, – но мне почему–то кажется, что не ошибаюсь. Именно конец июля или самое начало августа. Хотя… А что, это очень важно?
– Пожалуй, что нет, – пожал плечами Дитц. – Просто для нас, герр учитель, все это случилось вчера.
– Я понимаю… Но вообще–то я посоветовал бы не принимать мой рассказ близко к сердцу, хоть это и трудно. Вы просто постарайтесь все время помнить, что с момента окончания Второй мировой войны прошло уже семьдесят лет.
– Война закончилась в сорок пятом? – быстро подсчитал Стихарь.
– Да. Фашистская Германия капитулировала одиннадцатого июня тысяча девятьсот сорок пятого года. С тех пор мы, русские, отмечаем этот день как День Победы. И не только русские. Все народы бывшего Советского Союза. Берлин был взят советскими войсками. Адольф Гитлер покончил жизнь самоубийством.
Немцы подавленно молчали, и только Курт Шнай–дер выбивал по дереву кончиками пальцев какой– то бравый марш.
– Вообще–то молодцы, – неуверенно похвалил Валерка Стихарь. – Долго продержались. Я–то был уверен, что мы вас уже через год сломаем, а вы два протянули.
– Спасибо, утешил, – саркастически заметил Май–ер. – Хотя ты прав. Один черт все к этому и шло!
– Погодите, погодите… – аж привстал со своего места Сергей Вешняк. – Вы сказали «народы бывшего Советского Союза». Как это – бывшего?!
– Увы, – слегка развел руками Юрий Алексее–вич. – Союза Советских Социалистических Республик больше не существует. Мне, знаете ли, самому до сих пор жалко. Но если вы будете меня все время перебивать, то мы не закончим до утра.
– Ни хрена себе… – Вешняк с обалделым видом плюхнулся на место. – Не существует…
– Давайте договоримся так. Я рассказываю, вы меня не прерываете, а вопросы задаете, когда я закончу. Идет?
– Идет.
– Заметано!
– Хорошо, герр учитель.
– Извините, Юрий Алексеевич.
– Ничего. Продолжим. Как я уже сказал, одиннадцатого июня сорок пятого года Германия капитулировала, но Вторая мировая война на этом не закончилась.
– Япония, – тихонько пробормотал Майер, но Юрий Алексеевич услышал.
– Да. Еще оставалась империалистическая, как нас учили в школе, Япония. Верные союзническому долгу, мы… Ах да! Я забыл сказать, что в сорок четвертом году, кажется, ближе к осени, американцы и англичане высадились в Нормандии и открыли второй фронт.
– Вот суки! – вырвалось у Шнайдера. На него строго посмотрели, и рыжий Курт притворно–испуганно зажал рот ладонью.
– Второй фронт, – повторил рассказчик. – Конечно, этим самым они приблизили конец войны. Я понимаю, что вам это интересно и важно, поэтому могу сказать, что хотя весь мир и осудил совершенно справедливо зверства фашистов – одно планомерное уничтожение евреев и славян чего стоит! – но союзнички тоже оказались отнюдь не ангелами. Запад всегда обвинял Россию в отсталости и варварстве. Но вспомним, к примеру, поход Наполеона в Россию в 1812 году. Что сделал Наполеон, когда понял, что из России надо уходить? Он приказал взорвать Московский Кремль! Сокровищницу русской культуры спасло только мужество москвичей, предотвративших взрыв. Интересно, что сказала бы просвещенная Европа, если бы Александр Второй, тогдашний русский царь, приказал взорвать Лувр, когда наша армия вошла в Париж? Так вот, насчет союзников. В начале сорок пятого года – не помню точно, в каком месяце, – объединенная англо–американская воздушная армада стерла с лица земли Дрезден. Погибло более 130 тысяч человек. В этом не было военной необходимости, так как… Что с вами?
Обер–лейтенант Хельмут Дитц помертвевшей рукой рванул ворот мундира. Ему внезапно перестало хватать воздуха, и фигура старшего лейтенанта Холода перед глазами стремительно начала терять четкость очертаний.
Что это? Кажется, я теряю сознание? Какая чепуха…
Горло обжег крепчайший русский самогон – он сразу узнал его специфический вкус.
Дитц закашлялся, открыл глаза и увидел склонившиеся к нему лица товарищей. Валерка Стихарь завинчивал флягу.
– Ну вот, – констатировал удовлетворенно ростовчанин, – я же говорил, что поможет.
– Ты где взял самогонку? – принюхавшись, строго поинтересовался Велга.
– Это… нашел в одном погребе. Там, вообще–то, еще есть. А то живем практически без всякой дезинфекции, товарищ лейтенант. Непорядок это на войне.
– Я к тому, – пояснил Александр, – что мог бы с товарищами поделиться.
– Так он и поделился, – заступился за Валерку Майер. – Я, например, тоже набрал.
– Самогон? – оживился Юрий Алексеевич. – А что, не хлебнуть ли и нам по глотку? Давненько, надо сказать, не пробовал я настоящего деревенского. А то, гляжу, нервы у всех… Да и мне веселее рассказывать бу–дет.
– Просто господин обер–лейтенант родом из Дрездена, – тихо пояснил Карл Хейниц.
– Вон оно что… понимаю. Потянулось неловкое молчание.
– Ладно! – махнул рукой Велга. – Давай, Валера, сюда флягу. Действительно, что за рассказ без глотка хмельного! – Он принял из рук Стихаря весело булькнувшую емкость и передал ее Юрию Алексеевичу. – Вы первый.
Двойной, а может, и тройной очистки самогон полетел пташечкой. Сердца согрелись, души помягчели, мысли прояснились. Можно было слушать дальше, тем более что и контакт с рассказчиком стал чуть ли не ося–заем. Закурили.
– Я почему упомянул о Дрездене, – продолжил некурящий Юрий Алексеевич. – Дело в том, что потом были японские города Хиросима и Нагасаки, на которые американцы же сбросили первые в мире атомные бомбы в том же сорок пятом. И тоже, с военной точки зрения, это было совершенно бессмысленно, так как Япония к тому времени практически проиграла войну благодаря мощным ударам Советской Армии Атомное
