— Они знают, что это смертельно опасно?
— Конечно. Но богачи-работодатели снабжают их современными средствами самозащиты — такими, какие нам и не снились. Да и оружие у них — на чета нашему. Ты что-нибудь слышал про штурмовую винтовку «Кирлиан»?
Клов покачал головой:
— Нет.
— Эта штука одним выстрелом выжигает в серой мантии дыру радиусом три метра. А если поставить «Кирлиан» на автоматическую стрельбу, то за минуту можно выжечь посреди Области Незавершенного целый пустырь.
— И что окажется внутри этого пустыря?
Тори усмехнулась и ответила:
— Пустота. Разработчики «Кирлиана» утверждают, что их оружие поражает врага на всех уровнях бытия, в том числе и на том, который принято называть трансцендентальным.
Лицо Клова вытянулось от удивления.
— Хочешь сказать, что из этого оружия можно убить не только человека, но и его душу? — с кривой усмешкой уточнил он.
— Так пишут в рекламных слоганах, — заверила Тори.
Клов затушил сигарету в пепельнице, повернулся к Тори и погладил ее пальцами по щеке.
— Твой узор… — тихо проговорил он.
— Что с ним?
— Он прекрасен!
Капитан приподнялся на локте и поцеловал Тори в щеку, украшенную мнемолиниями. Тори засмеялась, блеснув белоснежной полоской зубов.
— Ты находишь? Мой отец всю жизнь твердил, что линии на моем лице слишком тонки и неуловимы. И что из-за этого у меня в жизни могут быть проблемы.
— Почему?
— Нечеткость и витиеватость линий — признак скрытности и лукавства. Люди больше доверяют простым линия и прямым углам.
— Таким, как у меня?
— Не льсти себе, — весело сказала Тори. — Твои узоры тоже необычны. Они почти не меняются.
— Да, и это доставило мне в жизни немало проблем.
Тори тоже приподнялась и внимательно вгляделась в мнемолинии Клова.
— Отчего они у тебя такие? — спросила она.
— Из-за болезни, которую я пережил в детстве, — ответил капитан.
— Надеюсь, сейчас с тобой все в порядке?
— В полном. Разве у тебя не было возможности удостовериться?
Она улыбнулась:
— Была. Ты действительно в порядке. Я видела узоры на твоем животе и бедрах. Они грубые и зримые, от них так и веет силой.
— Силой веет от меня, а не от узоров.
— О, да! С этим невозможно спорить.
— Вот и не спорь.
Клов поцеловал девушку в губы. Отпрянул, посмотрел в ее мерцающие глаза и вдруг спросил:
— У тебя есть суперспособности?
— В детстве меня тестировали, — ответила Тори с легким оттенком грусти. — Мой коэффициент ти-пи равнялся девяносто девяти баллам. А в школу телеоников брали только тех, у кого не меньше ста. Директор школы долго колебался, но в конце концов вынес отрицательный вердикт.
— Он идиот, — сказал Клов.
— Я тоже так считала. — Тори легла на подушку, закинула руки за голову и уставилась в темный потолок. — В детстве мы все хотим стать телеониками, — проговорила она грустным голосом. — Нам кажется, что телеоники — венец эволюции, лучшие представители расы. И я тоже так думала. Но сейчас я понимаю, что была не права.
— Они больше не кажутся тебе героями?
— По-моему, их стоит пожалеть. Многим кажется, что телеоники высокомерны, но, на самом деле, они смотрят на нас, простых людей, с завистью. Их высокомерие — всего лишь способ защиты.
Клов прищурил глаза и осторожно заметил:
— Ты говоришь так, словно утешаешь себя.
Тори не отозвалась.
— Откуда ты так много знаешь про телеоников? — спросил тогда Клов.
Тори повернула голову и посмотрела на него глазами, отражающими тусклый блеск ночника.
— Давай не будет больше об этом говорить, — попросила она.
— Давай, — согласился Клов.
Он поцеловал ее грудь, соскользнул на живот и, покрывая поцелуями ее шелковистую кожу, стал спускаться ниже. Тори закрыла глаза и прерывисто задышала.
— Твои узоры прекрасны, — сказал Клов.
Тори закусила губу и тихо застонала. Потом запустила пальцы в его волосы и прижала его голову к своему горячему лону.
— Ты сводишь меня с ума, — хрипло прошептала она.
Клов не откликнулся.
Через минуту Тори тихо вскрикнула, скользнула руками по плечам капитана и сжала их ногтями. Тело ее напряглось, как струна, а потом медленно расслабилось. Если бы в этот момент Клов посмотрел Тори в лицо, он бы увидел, что на ресницах у нее блестят слезы, а на губах застыла болезненная усмешка, полная отчаяния и горечи.
10
Панчу не спалось. В общем-то он и не умел спать в человеческом смысле этого слова. Но он научился закрывать глаза и погружать себя в особое состояние, при котором мозг его медленно — бит за битом — перезагружался. В такие минуты и часы он как бы забывал свою маркировку и чувствовал себя частью общего электро-магнитного поля Вселенной, и это доставляло ему удовольствие (если, конечно, слово «удовольствие» можно употребить по отношению к существу, наделенному интеллектом, но лишенному души).
Панч мог в любой момент открыть глаза и быть готовым к работе, однако он, неожиданно для себя, полюбил это состояние, втайне полагая, что оно схоже с тем состоянием, в которое вводит себя хозяин с помощью своих дзен-медитаций.
Но в эту ночь роботу почему-то не спалось. Воздух Цитадели был пронизан непонятными вибрациями и наслоениями полей, природу которых Панч не мог постигнуть, но которые казались ему зловещими.
Помучившись два часа, робот поднялся с кровати и подошел к иллюминатору. Город внизу был погружен во тьму, но Панч неплохо видел в темноте. Он без труда различал внизу очертания домов и стрелки и полукружья улиц.
Хозяин был от этого города в восторге, но Панч не разделял его чувств. Он сам был исконным горожанином и, благодаря хозяину, который часто таскал его за собой, научился чувствовать особую атмосферу большого города. Главным в этой атмосфере было чувство непрекращающейся жизни.
Странный искусственный город, простирающийся внизу и погруженный во тьму, тоже пахнул жизнью, но жизнь эта была чем-то иным — странным, непостижимым, необъяснимым и, несомненно, представляющим угрозу.
