самое.
В коридоре слышен шум голосов.
Нет, нет, никого, больше никого!
Жан встал. Он — перед дверью и готов защищаться от вторжения. В эти минуты ему необходимо остаться наедине с самим собой:
— Нет! Нет! Нельзя!
Но дверь открывается — вернулся Лонлас... и с ним Рафаэль... В то время, как массажист ведет переговоры с какими-то неизвестными, затем закрывает дверь на ключ, подходит Рафаэль. Они стоят лицом к лицу. Говорит Рафаэль. Он разражается потоком слов:
— Я должен поздравить вас, Жан!.. — Рафаэль берет его руку обеими руками и с подчеркнутой приветливостью трясет ее.— Вы были хороши! Великолепны! Третий сет... Конца я не видел... Я только что от мадемуазель Перро... пришел сказать вам...
— Что с ней? — спрашивает Жан.
Но Рафаэль продолжает как заведенный:
— Вы одолеете Рейнольда! Вы все время держали его в руках. Я не говорю о вашей минутной слабости, это бывает со всеми... Будь я там в этот момент, я посоветовал бы вам сделать то, что вы и сделали... Не напрягаться... Отдохнуть... Что за важность— проигрыш нескольких очков!.. Только конечный результат идет в счет... А он теперь в вашу пользу, этот результат... Вы гораздо сильнее Рейнольда!..
— Нет,— говорит Жан.— Не «гораздо». Но, полагаю, достаточно, чтобы выиграть, чтобы...
«Чтобы поехать в Австралию»,— думает он.
— Я не видел всей игры из-за этого несчастного случая...
— С ней что-то серьезное?
— Нет... Нет,— он усмехнулся.— Успокойтесь, жизни мадемуазель Перро опасность не угрожает. Все время, все три сета я не присутствовал, но за то время, что наблюдал игру, смог все же заметить... оценить... Рейнольд — стена. Он принимает мячи безотказно, из любого положения... Удар слева у него безукоризнен. Он напоминает мне удар Билла Тилдена, который у задней линии отбивал так с полулета. Не мне вам говорить о его ударе справа. Работа ног у него исключительная и очень быстрая. Вам удалось несколько обводящих ударов, но он перехватывал не раз. Низкий с лета у него превосходный, и по диагонали он бьет неотразимо! Не легко переиграть такого молодца! Вы недостаточно пользовались свечой...
— Пробовал. Он отвечает смешем, и, уверяю вас, это здорово у него получается.
— Нет, не так уж здорово. Ветер ему помогал. Поверьте, вы можете выиграть очки, заработать немало очков таким способом. Зато ему с вами не везет, потому что вам удается замечательный смеш слева, который позволяет пропустить мяч и все же отбить его. При свече вы выигрываете таким способом три метра. Рейнольду не посчастливилось обладать таким ударом...
— Да... Да...— отвечает Жан.
Рафаэль прав. Рейнольд отбил раньше свечу только потому, что ветер притормозил мяч. Жан было думал, что обвел его... Неужели же Рафаэль и в самом деле хочет, чтобы Жан выиграл?
Конечно, разве может он желать другого! Ведь это его долг. Рафаэль — и долг.
Но вот он снова берет его руку обеими руками и с жаром трясет ее. С желанием убедить, в котором не чувствуется никакой фальши, он говорит:
— Вы выиграете, Жан! (Он назвал его Жаном.) Так надо! Сегодня вечером вы станете ведущим мировым игроком, и это после победы над Рейнольдом, первым номером Америки! Вы это можете. Так надо, Жан!
Каков бы он ни был, Рафаэль, но то, что он говорит, Жану очень важно. Он знает все значение, которое Жан придает этой встрече, чем в точности она является для него... и для самого Рафаэля, если Жан выиграет. В отсутствие заболевшего Брюйона он исполняет обязанности капитана команды. Чтобы выполнить свой долг, он пришел влить уверенность в Жана. Это хорошо и имеет немалое значение для игрока, в особенности если принять во внимание, что Рафаэлю известны все данные проблемы. В конечном счете, быть может, он и порядочный человек, и если они в Австралии окажутся вместе, Жан согласен на равных началах разыграть партию, ставкой в которой является Женевьева. Победит тот, кто окажется лучшим. Жан говорит:
— Спасибо, Рафаэль! Думаю, если ничего серьезного со мной не случится, я смогу побить Рейнольда. Вы совершенно правильно подсказали мне насчет свечей... Я воспользуюсь этим указанием... и выиграю четвертый сет... Мы выиграем полуфинал. И там, в Сиднее, финал... и Кубок... Положитесь на меня!..
Рафаэль ликует. Он дружески крепко хлопает Жана по спине:
— Да-да, финал... в Австралии. Вы выиграете его... И вы привезете кубок во Францию... снова он будет у нас, как во времена «мушкетеров»— Боротра, Лакоста, Брюньона, Коше!.. Вы достойны их!.. Достойны стать их продолжателем...
Как приятно услышать то, что говорит Рафаэль! Он первый заговорил об Австралии, куда Жан, если победит, поедет... последует за ним и Женевьевой... Волна счастья прихлынула к его сердцу. Конечно, он выиграет!
— А... мадемуазель Перро?— спрашивает Жан.
— Вот как обстоит дело,— отвечает Рафаэль, который, чтобы придать себе серьезный вид, морщит лоб.— Она так нелепо упала во время игры с мадемуазель Ван Оостен, в первом сете... Обыкновенное падение, самое обыкновенное... потеряла равновесие... Мяч, который она не ожидала, но все же могла бы взять... если бы не упала на бок... Она не смогла продолжать!..
— Вывихнула ногу?
— Нет. Она упала на руку... неудачно.
— Удивительно,— как раз это и привиделось Жану,— на руку! Рафаэль продолжает:
— Понятно, я при этом не присутствовал. Смотрел, как вы играли. За мной послали... Она была уже на перевязочном.
В точности как померещилось Жану: рана на ладони, красное пятно хромистой ртути, растекшееся по всей ладони до основания пальцев...
— Сразу же позвали врача. Он пришел, когда я был еще у нее.
— Обидно! — сказал Жан.— Она могла разнести Ван Оостен как хотела!
— Конечно! Она вела со счетом 4:0.
— Вот и финал... Кубок Санджерса... раз в жизни представившийся случай...
— Да, так-то! — говорит Рафаэль.
— И она не была в состоянии держать ракетку?
— Об этом не могло быть и речи!
— Страдала?
— Очень. Ей, впрочем, сделали даже укол...
— Ах! Пришлось?
— Знаете, ведь когда перелом...— замечает Лонлас.
— Перелом?! — почти вскрикнул Жан.
Рафаэль опускает голову. Видимо, злится на Лонласа за то, что он проболтался.
— Да. Кисти...— нехотя подтверждает он.
— Кисти?
— В трех местах,— говорит Лонлас.— Только что, когда я ходил за вашим сахаром, я встретил врача.
— Но... значит...— произносит еще Жан.
— Значит,— подхватывает Лонлас, так как Рафаэль упорно отмалчивается,— она теперь на два месяца скована, в гипсе... и затем понадобится еще по меньшей мере шесть месяцев, прежде чем сумеет взяться за ракетку, чтобы выступить в каком-нибудь турнире.
Рафаэль предупреждает Жана:
— Я не хотел говорить... Не хотел, зная ваши... дружеские чувства к ней, это известие могло вас расстроить, растревожить к концу игры... к концу этой столь ответственной, самой серьезной встречи, какую вам приходилось когда-либо проводить...
