Нет: Жан бьет «за». О, самую малость! Но можно было бы сказать,— его рука хотела этого. — Ровно!
Ну, Рейнольд, в твоих руках победа! Ты имеешь перед собой человека, который думает лишь о том, чтобы сложить оружие,— бедного, терзающегося парня, готового отречься, игрока, стремящегося к собственному поражению и бесчестью. Один только он будет знать об этом, но это-то и будет ему всего горше.
— Мяч Рейнольда — больше!.. Игра!.. Счет один — ноль. Ведет Рейнольд!
Толпа молчит. На ее плечи тяжелым грузом ложится предгрозовая атмосфера этой нудной партии, в которой ничего не происходит. Рейнольд, Жан снова обмениваются мячами. Можно подумать, что тот и другой потеряли интерес к игре, Где тот блестящий теннис, показанный ими в третьем сете,— игра, в которой оба противника до последней секунды боролись друг с другом и в фейерверке ударов нельзя было определить, кто из них побеждает? Рейнольд играет теперь хорошо. Тем лучше!
Он подряд выигрывает три мяча. «Все же пожелай я...»— думает Жан.
Он хочет и может. Ему удается удар, вызывающий у толпы взрыв восторга. Горечь комком подкатывается к горлу: «Я могу выиграть!» Но он снова подчиняется внутреннему саднящему приказу: «Ты должен проиграть!»
Чем дальше, тем больше в Жане крепнет это убеждение. Он делает что хочет. Все удается ему. Заранее, с точностью до одного сантиметра, он может сказать, куда пошлет мяч. Он делает с ним что вздумается. Ему случается теперь сильно рисковать,— и все же он выигрывает. Какая ирония — эти выигрыши!
Рейнольд убыстряет темп. Ничего гениального во всем этом нет. Чисто классический размен мячами. Толпа не выражает энтузиазма. У нее сознание, что перед ней сейчас происходит лишь очень красивая демонстрация. Безусловно, игра мастеров. Но у нее все же чувство, что этой игре не хватает души.
Жан играет хорошо. И все же без большой борьбы он проигрывает.
— Счет три — ноль! Ведет Рейнольд!
Рафаэль побыл немного на трибуне для игроков. Рафаэль хорошо знает себя, не заблуждается насчет своих поступков. Но он тоже любит Женевьеву, хотя и на свой манер. Он сделал ставку на Жана, на его порядочность, на его прямоту. Но вот Жан проигрывает! И Рафаэль, в точности знающий ему цену, догадывается, что это преднамеренно: «Порядочный человек! Вы в этом убеждены?»
Итак, значит, Жан стремится к поражению? Сознательно пренебрегает раз в жизни представившимся шансом? Он даже не защищается. Рафаэль, как парадоксально это ни покажется, по-настоящему возмущен. Он знает, чего сам стоит. Но именно поэтому он ставил Жана выше себя. И теперь испытывает досаду. Злоба поднимается в нем против этого парня, который надул его, издевается над ним; злоба также за то, что обманулся, твердо поверил, что завоевание этого Кубка и удовлетворенное тщеславие должны, во всяком случае, так или иначе возобладать в Жане над его любовью к Женевьеве.
Женевьева! Надо ее проведать, надо пойти сказать ей!
Он уходит с трибуны. Проходит по темному коридору. Вот и перевязочный. Она лежит на носилках возле белого лакированного стола, на который положила руку в лубках.
Женевьева подымает голову, спрашивает:
— Ну?
У Рафаэля не вызывает сомнения ни то, что она хочет знать, ни вопрос, который он читает в глазах Лонласа.
— Счет в четвертом сете три — ноль.
— Кто ведет?
— Рейнольд.
— У него такой перевес?
— Нет. Но Жан проигрывает.
— Как?
— Возможно, он сам этого хочет...
— Почему?
— И вы спрашиваете!..
— Нет,— говорит она,— это невозможно!
— Между тем это так!
— Преднамеренно?
— Разве у него есть другой способ остаться во Франции?
— Я знаю его,— говорит она.— Жан не сделает этого. Он на это не способен!
И в тот же момент у нее мелькает мысль: «А что, если это из-за меня?» Она опускает голову.
— Вам больно?— спрашивает Рафаэль, указывая на ее разбитую кисть, которую она инстинктивно придерживает второй рукой.
— Нет! — с жестом досады отвечает она. Он умолкает.
Она взрывается.
— А я прикована здесь этим врачом и не могу пойти посмотреть, что происходит!
— Он вам сделал укол,— говорит Рафаэль.— Он строго запретил...
— Вы не думаете, что я бы смогла...
Она делает попытку встать. Осторожно он снова заставляет ее лечь.
— Отсюда ничего не слышно! — говорит она.— Если бы меня перенесли в такое место, откуда по меньшей мере я могла бы слышать громкоговоритель... Нет ли помещения... с окном?..
— Вы ведь хорошо знаете, что нет такого помещения, которое выходит на «центральный».
— В таком случае я пойду...
— Нет!— удерживая ее, восклицает Лонлас.— В баре есть маленький портативный приемник. Я попрошу мадам Фремон одолжить его.— Он оглядывается вокруг и добавляет: — Да, здесь есть ламповый патрон, чтобы подключить его.
— Прошу вас, Лонлас, поторопитесь!
Оставшись вдвоем, Женевьева и Рафаэль погружаются каждый в свои мысли.
В перерыве, немедленно осведомленный о ходе соревнований, Рафаэль сообщил ей, что Жан ведет во встрече с Рейнольдом со счетом сетов два к одному.
Приходившие проведать ее, допущенные к ней по своим служебным обязанностям рассказали ей, как протекал сет и как Жан играл и победил. Все, и Рафаэль более других, выражали уверенность в окончательном результате, который мог быть лишь в пользу Жана Она слишком часто играла с ним в паре, разделяла его надежды (как и он ее), чтобы со всей силой не желать ему этой победы. Она не знала, любит ли Жана, но уже отдавала себе отчет в том, сколько вещей связывают их! В тот день она заупрямилась, во-первых, потому, что его признание было для нее неожиданностью. (Таким ли оно было для нее неожиданным?) Во-вторых, потому, что, балованный ребенок, она не могла вынести, чтобы он навязывал ей свою волю, принуждал к столь поспешному решению. Ведь она еще не знает, не может знать!. Какой он цельный, Жан! Прямой! Нет, нет, это невозможно! Из-за нее он не обманет все надежды, которые на него возлагали! А если это все же так? Возможно, Рафаэль сказал правду?.. Если бы она находилась на трибуне, над «центральным» (как в начале матча, когда она притаилась в пасти входа, на последней ступеньке, в таком месте, что Жан не мог ее видеть, и наблюдала его игру), она бы сразу знала, что происходит с ним. Она так хорошо понимает, что творится в его душе!
— Но в конце концов,— произносит она вслух,— он не сделает этого!
— О, вы так думаете? Разве не ясно: если он выиграет, то поедет в Австралию. А произошедший с вами несчастный случай не позволяет вам отправиться туда. И сам я тоже не поеду: не хочу разлучаться с вами...
— Не надо было ему говорить, что у меня перелом кисти!
— Вы думаете, это было бы честнее? Да и не я, а Лонлас проговорился!
— Нет! — настаивает она.— Я знаю Жана. Он не сделает этого...
— Сделает... из-за вас! В конечном счете это должно вам льстить!— язвительно усмехается он.
— Нет!— снова повторяет она, как бы сама убеждая себя в этом.
— Он сам сказал мне о своем намерении!