— А после этого будем конкретно говорить о твоей переброске за границу, — перебил Родион Яковлевич. — Куда тебе хочется? В Штаты или Западную Германию?
— В Америку, — сказал Игорь, начиная привыкать к мысли, что тут, пожалуй, уже ничего не изменишь.
На уборку урожая его отпустят: последний год начальник цеха не очень-то доволен им. Ведь завод стал для Игоря прикрытием. Разлука с женой его не пугала: там девушек хватает, по телевизору часто показывают жизнь на целине — одна молодежь… И живут теперь не в шалашах и палатках, а в удобных стандартных домах. Вся страна снабжает новоселов и строителей таежных магистралей лучшими товарами, в Казахстане можно купить то, чего и в Москве не найдешь… Но главное, что его утешало, — это избавиться от постоянного страха перед разоблачением. Последние месяцы страх не отпускал его. Засыпал и вставал с мыслью, что не сегодня завтра попадется… А там, вдали от Изотова, он сам себе хозяин. Конечно, что-то нужно будет сделать… Игорь уже давно понял, что просто так его никогда не переправят на Запад, для этого нужно на них поработать… Эх, скорее бы все это кончалось!..
— Когда у вас будут отправлять на уборку урожая? — спросил Изотов. — В конце июля — начале августа? Постарайся попасть в первую группу, а до этого сдай на права. Все инструкции получишь перед отъездом. — Он похлопал Игоря по плечу. — Я дам тебе знать, когда мы снова встретимся… Своему отцу об этом ни слова!
— Сколько же ему лет? — спросил Игорь.
— Ты не знаешь, сколько твоему родному отцу лет? — усмехнулся Родион Яковлевич.
Игорь не ответил.
— Ну и жара! — поднялся со скамейки Изотов, его брюки прилипли к коленям, тенниска под мышками пошла влажными кругами.
Да и Игорю было не легче: пот струйкой стекал между лопаток, вся спина мокрая… Вдруг вспомнилась далекая Андреевка, куда ему теперь путь заказан, речка… как же она называется? Лысуха! Неширокая, с заросшими осокой берегами, на стремнине меж камней щурята стоят, стрекозы греются на лопушинах. Мальчишкой он в жару прямо с моста прыгал в холодную темную воду…
— Запиши весь разговор с отцом на пленку, — прощаясь, сказал Родион Яковлевич.
Игорь удивленно вскинул брови: это еще зачем?
— Проверь новую машинку, что я тебе в прошлый раз дал, — пояснил Изотов. — Ну, не тебя мне учить, как это делается!
— Отцу можно сказать?
— Сколько тебя можно учить? — покачал головой Изотов. — Грош цена записи, если Карнаков будет знать про машинку! Да и ты забудь, что она работает: говори все, что хочешь.
Он ушел, а Игорь еще долго сидел в тени, глядя прямо перед собой. На опустевшую скамейку уселась парочка; оглядевшись, один из них достал из дипломата блок западногерманских кассет «Агфа» и часы с никелированным браслетом. Найденов улыбнулся: одного из этих двух он знал — специалист по перепродаже японских часов, шариковых авторучек и итальянских очков в металлической оправе. Игорь извлек из кармана рубашки защитные очки — тоже итальянские — и надел. Мир сразу стал красочным и объемным. Насвистывая услышанный в кино мотив, неторопливо зашагал к стоянке такси, которая была на другой стороне улицы. Стоя у светофора, увидел, как к спекулянту направились два милиционера. Увлеченно торгующаяся парочка ничего не замечала вокруг. Игорь подумал: не свистнуть ли им? Милиционер положил руку на плечо спекулянту — тот аж подпрыгнул на скамейке, даже издали было видно, как он растерян…
«Оказывается, и здесь можно погореть… — подумал Игорь. — Посадить не посадят, а штраф обязательно взыщут!»
На светофоре загорелся зеленый свет, и Найденов вместе с другими пешеходами зашагал по «зебре» на другую сторону Садового кольца.
3
Павел Дмитриевич Абросимов стоял у раскрытого окна своего гостиничного номера и смотрел на металлически блестевшую за парком полоску реки. В комнате было прохладно, в то время как на улице стояла жара. С пятого этажа гостиницы он видел разомлевшие клены, липы, березы, сразу за детской площадкой росли молодые серебристые ели и сосны.
Павел Дмитриевич был в голубой майке и трусах, брюки аккуратно висели на спинке стула, выглаженная рубашка — в шкафу на плечиках, там же и новый пиджак. Утром, бреясь в ванной, он впервые заметил в поредевших темных волосах седину, да вроде бы обозначился и животик — этакий белый валик над резинкой трусов. Неожиданно для себя стал энергично делать зарядку, однако скоро выдохся и подумал, что, наверное, теперь и десять раз не подтянется на турнике, а когда-то мог — двадцать! Черт возьми, скоро сорок! Большая половина жизни прожита, если исходить из статистики, что средняя продолжительность жизни у нас более семидесяти лет. Он добился всего, чего хотел. Построил в Андреевке двухэтажную школу, мастерские, ребята разбили фруктовый сад…
Павел Дмитриевич живет в гостинице, каждый день к девяти он приходит в обком партии. В неделю раз обязательно выезжает в районы области, знакомится с руководителями отделов народного образования, педагогами. В отдаленном поселке повстречался с бывшей учительницей, которая, выйдя на пенсию, пошла работать на животноводческую ферму лаборанткой. Все девочки из ее класса, закончив школу, стали доярками, телятницами…
И вот совсем другой факт: молодая пара учителей, направленных после института в деревню, сбежала в середине учебного года! Когда их нашли в городе и пристыдили, оба выложили на стол свои дипломы и заявили, что в глушь не поедут…
Сколько же случайных людей заканчивает педагогические институты!
Время от времени Павел Дмитриевич бросал взгляд на телефон: он заказал Рыбинск. С Ингой Васильевной не виделся больше года. Мог бы поехать в командировку в Рыбинск, где она жила, но путать личное со служебным не стал. Время бы раздаться звонку, но аппарат молчит…
Уже через несколько недель после отъезда Ольминой по Андреевке поползли слухи: мол, она уехала из-за Абросимова… Лида ни о чем не спрашивала, помалкивал и он. Однако математичка не шла из головы, чаще всего вспоминались озеро и она, выходящая из воды…
Перед глазами возникло одутловатое лицо доцента пединститута Петрикова… Два дня назад на бюро обкома КПСС его исключили из партии. От предшественника Павлу Дмитриевичу досталось заявление ветерана войны, в котором тот обвинял Петрикова во взяточничестве. Целый месяц Абросимов проверял и перепроверял это заявление, переговорил с десятками людей, разыскал еще двух абитуриентов, давших взятки Петрикову… Он долго думал: почему уходящий на пенсию бывший замзав не захотел заниматься этим делом? И пришел к мысли, что Петриков помогал и руководящим работникам «устраивать» в институт их дальних родственников… Ведь доцент до самого бюро держался уверенно, будто не сомневался, что выйдет сухим из воды…
Резкий телефонный звонок, взорвав тишину, заставил вздрогнуть. Будто подброшенный пружиной, он ринулся к аппарату, схватил черную трубку и, услышав будто сквозь треск грозовых разрядов женский голос, закричал:
— Инга? Что случилось? Я приеду к тебе… Слышишь, Инга?..
Треск стал тише, потом совсем пропал. Женский голос — ему показалась в нем затаенная насмешка — спокойно произнес:
— Абонент больше не проживает по указанному в вызове адресу.
— Как не проживает?! — севшим голосом переспросил Павел Дмитриевич. — Вы что-то напутали… Алло, девушка! Подождите!
— Заказ снят, — равнодушно сообщил далекий голос, и в трубке повисла тяжелая тишина.
Абросимов положил ее на рычаг, рухнул на аккуратно застланную кровать и бездумно уставился в белый потолок. «Все, все кончено! — стучало в висках. — Конечно, Инга ждала, а я все тянул».
