…Известие о начале войны с Японией наш 'Наварин' встретил в Либаве. В состоянии, совершенно не отвечающем боевому своему преднозначению. Вся артиллерия броненосца, за исключением мелкокалиберной, была с корабля снята, отправлена в завод, а по поводу шестидюймовок ходил упорный слух о грядущей замене их на современные, системы Кане, с длиною ствола 45 калибров. В первых числах февраля, учитывая общее состояние дел, а так же то, что теперь в Кронштадте и Питере кинутся, конечно же, достраивать новые броненосцы и крейсера, и до нас руки скорее всего скоро не дойдут, Бруно Карлович разрешил мне съездить проведать прихварывающего брата.
Каково же было мое удивление, когда буквально на второй день пребывания в Николаеве, меня нашла телеграмма с предписанием немедленно вернуться на броненосец. Простившись с родными и братом, с последним, как оказалось уже навсегда, я поспешил на вокзал, и уже вечером обосновался в вагоне курьерского поезда. Дорога была довольно утомительной, да и газетные известия, приходившие с Дальнего Востока радостными назвать было трудно. Мало того, что нападения японцев похоже никто не ждал, так еще и встретили, судя по всему во всеоружии нашей обычной бестолковщины: ведь это надо же было держать в Артуре эскадру на внешнем рейде без противоторпедных сетей, а в Чемульпо кроме канонерки, пригнать еще и крейсер 1-го ранга! Почему? Зачем? А как началось – кинулись минировать Талиеван. И со спешки ли, или просто по глупости два корабля подорвались на наших же минах… И вот закономерный итог первых дней войны: два лучших броненосца едва не погибли, один крейсер подбит, два утоплены, а до кучи к ним минный транспорт и канонерка. Случайность скажете вы. А может быть печальная система? И далеко примеры искать было не надо.
Оказавшиеся моими попутчиками инженеры-судостроители с Николаевского завода, откомандированные начальством в Кронштадт, как выяснилось, даже не были информированы, для чего их туда затребовали и как надолго. Мелочь, казалось бы, но нет – очередной штришок в общей нашей безолаберности. Всегда так: гром не грянет – не перекрестимся…
А то, что и японцы лишились двух крейсеров, нужно целиком отнести на героизм экипажей наших 'Варяга' и 'Корейца', для которых славное дело у Чемульпо, увы, так же стало последним.
Одолеваемый такими невеселыми мыслями почти четверо суток я провел в поездах, обдумывая смысл моего срочного вызова на корабль. Выйдя под мокрый снег с либавского вокзала я полагал, что сейчас все и разрешится, но… Железнодорожные мытарства мои окончились неожиданным конфузом, когда я, обшарив взглядом акваторию порта, на месте 'Наварина' ничего кроме мелкого ледяного крошева в черной воде не увидел… Вскоре выяснилось, что в Питере, кажется проснулись, и прочитали, наконец, нашу дефектную ведомость из восьмидесяти одного пункта. Пришел 'Ермак', и буквально накануне моего прибытия увел 'Наварина', да и не только его, в Кронштадт.
Ледовая обстановка в заливе была относительно благоприятная, аварий в пути ни у ледокола, ни у броненосцев и крейсера, а с 'Навариным' шли еще 'Николай' и 'Азов', не приключилось, но все одно по сухому пути я успел в столицу раньше, и встречал своих уже в Кронштадте. 'Наварин' пришел под контр- адмиральским флагом: корабль наш был определен флагманом спешно формирующегося отдельного отряда кораблей и судов второй эскадры Тихого океана.
Итак, все решено. Идем на войну.
Наш броненосец сразу же по приходу буксирами поставили к стенке под 20-ти тонный кран. Мое недоумение по этому поводу Бруно Карлович воспринял со свойственным ему юмором, с улыбкой поинтересовавшись моим мнением за сколько дней можно снять всю броню батареи и бортовую нижнего каземата, если мастеровые будут работать круглосуточно… Однако отшутиться в ответ не получилось: когда до меня, наконец, дошло, что командир наш говорит абсолютно серьезно, честно говоря, стало совсем не до смеха. Но я так и остался стоять какое то время с глупейшей улыбкой на физиономии, чем и вызвал веселый смех окружающих…
Командовал отрядом наш бывший командир, контр-адмирал Беклемишев. На броненосце все были рады этому назначению. Из кают-компании две трети были с командующим старыми соплавателями. Командир наш, барон Фитингоф, так же знал его хорошо и всегда высоко отзывался о предшественнике. Однако сам темп работ, заданный под его непосредственным руководством на кораблях, причем взятый с места в карьер, поначалу удивил, затем утомил изрядно, но к середине марта мы все уже втянулись. Судя по всему, порядок в порту, да и вообще в нашем кораблестроении, начали-таки наводить. В Кронштадте мы часто видели вице-адмиралов Кузьмича и Бирилева, всеми силами старвашихся пробудить это в недавнем прошлом 'полусонное царство'. Причем, конечно, в русском ключе, с 'давай-давай', 'невозможно, а надо', с этими непременными атрибутами нашей штурмовщины. Были и несправедливости, и наказания не по делу, но, приходится признать, что за те три месяца, что корабли отряда готовились к походу, удалось сделать столько всего, что в иное время наша промышленность рожала бы года два.
В первый же день мой в Кронштадте судьба свела меня с замечательным молодым человеком, которому она уготовала впоследствии честь стать создателем самых мощных наших быстроходных линкоров. Известный всем кораблестроитель и ученый, генерал-лейтенант Владимир Полиэвктович Костенко, был тогда лишь младшим помощником судостроителя, только что в ускоренном порядке закончившим Корабелку. Первое свое назначение получил он на постройку 'Орла', но там его талант, похоже заметил адмирал Бирилев. И предложил ему за ночь(!) набросать эскизы ремонта и перевооружения броненосцев 'Наварин' и 'Николай I', исходя из того, что на все про все отпущено не больше полутора месяцев.
И вот, то, что за ночь начертил этот юноша, лишь с минимальными правками МТК, было лично одобрено самим императором, и поручено автору осуществить 'в металле'! Конечно, Бирилев его опекал и помогал по мере необходимости, но и сам он, несмотря на крайнюю молодость, весьма быстро наладил дело. Конечно, портовые скрипели, но 'любимчик Бирилева' на эти подтишки внимания не обращал, а дела свои делал. Мы очень быстро сошлись, и его, как человека действительно незаурядного, кают-кампания приняла как своего. Вскоре был принципиально решен вопрос о том, что он, скорее всего, пойдет с нами корабельным инженером.
К сожалению, все задуманное сделать к жесткому сроку нашего ухода, было просто невозможно. Из того, что не удалось успеть, главным был главный калибр, простите за тафтологию. К сожалению, башенные орудия наши остались теми же 35-ти калиберными пушками, хотя и подремонтированными, с новыми замками, и обеспечивающими теперь стрельбу бездымным порохом. По снарядной части их тоже произошло изменение. Из 75-ти снарядов на орудие нам теперь полагалось по штату 50 штук фугасов с взрывателем мгновенного действия, и всего по 25 бронебоев с усовершенствованной трубкой Бринка. Причем вместо последних надлежало загрузить практические снаряды! Когда я впервые увидел ведомость назначенных к приему боеприпасов, то подумал, что приключилась глупость какая или ошибка! Наверное чиновники перепутали типы снарядов… Однако все уверяли меня, что так все и есть. Дошел до адмирала. И только тут понял, что удивительный боекомплект этот – часть кем-то продуманного наперед плана нашего похода, о деталях которого до поры до времени многим знать не положено. В том числе и обитателям кают- компании.
Но вот по средней артиллерии изменения происходили разительные. Наши старые пушки к нам не вернулись уже никогда… Когда корабль только пришел в Кронштадт, я был сражен наповал разгромом в батарее – команда мастеровых, под руководством инженера и делопроизводителя, которую привез 'Ермак', всю ледовую дорогу демонтировала орудийные станки и готовила к снятию броню. Теперь же на месте старых пушек устанавливались новые шестидюймовки с длиной ствола в 45 калибров. Углы батареи были срублены и срезаны, и на их место краном предстояло водрузить четыре отдельных каземата, по конструкции аналогичных казематам крейсера 'Олег'. Причем они предварительно были целиком собраны на открытой площадке завода!
Пришлось переделывать, естественно, и закрытия портов двух средних орудий на каждом борту, так как втянуть внутрь батареи эти пушки было уже нельзя. Между орудиями установили противоосколочные перегородки, снаружи защитив 35-ти миллиметровыми бронелистами. Но самым интересным было то, что на броненосце появились еще 4-ре таких орудия! В батарею они, конечно, не влезли. Места для них определили выше, на крышах угловых казематов. Сами они были со щитом.
Броня как казематов, так и прямая была из выделанной Ижорой для черноморского крейсера 'Кагул', и закалена по методу Крупа. Поэтому, хоть и была она много тоньше прежней, сопротивляемость имела ту же. А вес, что на этом был выигран, как раз и пошел на усиление нашей артиллерии.
Этот выигрыш в весе был тем более ощутим, если учесть, что с каждого борта были сняты по 10-ть плит
